В течение нескольких дней после нашего разговора я пыталась думать об этом, и мне пришло в голову несколько предположений. Вероятно, я была чрезмерно молчалива. Он любит поговорить сам и любит, чтобы собеседники тоже много говорили. Я не слишком разговорчива или по крайней мере не настолько, насколько ему, возможно, хотелось бы. Время от времени у меня возникают неплохие идеи, но знаний у меня маловато. Долго говорить я могу только о некоторых скучных вещах. Возможно, я слишком много говорила о том, как ему следует питаться. Меня беспокоит вопрос о том, что люди едят, и я говорю им, что нужно есть, но многие находят это утомительным; моему бывшему мужу это тоже никогда не нравилось. Возможно, я слишком часто упоминала своего бывшего мужа, и он подумал, что я все еще его помню, что было неправдой. Возможно, его раздражало, что он не может поцеловать меня на улице из страха, что мои очки ткнут его в глаз, а может, он вообще не хотел встречаться с женщиной, которая носит очки, может, ему не нравилось всегда смотреть мне в глаза через голубоватые тонированные линзы. Или, например, он не любит людей, которые ведут записи на картотечных карточках: на маленьких расписывают режим питания, на больших – планируют летний отдых. Мне и самой это не слишком нравится, и я не всегда этим занимаюсь. Просто это способ попытаться упорядочить свою жизнь. Но он мог наткнуться на какие-то из этих карточек.
Больше, пожалуй, ничего такого, что могло раздражать его с самого начала, я придумать не смогла. Все, что приходило мне в голову, казалось не тем. В любом случае я не собиралась и дальше в этом копаться, поскольку, даже если бы поняла, что с его точки зрения со мной было не так, ничего не смогла бы с этим поделать.
В конце нашего разговора он попытался рассказать мне о том, какие у него интересные планы на лето. Теперь, когда мы уже не будем вместе, он собирался отправиться в Венесуэлу к друзьям, которые проводили какие-то антропологические изыскания в джунглях. Я сказала ему, что не желаю слышать об этом.
Разговаривая по телефону, я потягивала вино, оставшееся от большой вечеринки, которая состоялась у меня накануне. Повесив трубку, немедленно сняла ее снова и сделала серию звонков, а разговаривая, прикончила одну из оставшихся бутылок и начала другую. В этой вино оказалось более сладким, чем в предыдущей, и я его тоже прикончила. Сначала я поговорила с несколькими людьми, жившими здесь же, в городе, потом, когда стало слишком поздно, стала звонить знакомым в Калифорнию, а когда было уже поздно звонить и в Калифорнию, позвонила в Англию кому-то, кто только-только встал с постели и не был слишком расположен разговаривать.
Между звонками я иногда подходила к окну, смотрела на луну, которая находилась в первой четверти, но светила чрезвычайно ярко, думала о нем, и мне в голову пришло: интересно, когда я перестану вспоминать о нем каждый раз, глядя на луну? Причина, почему я подумала о нем, увидев луну, заключалась в том, что в течение первых пяти дней и четырех ночей, которые мы провели вместе, луна прибывала и дошла до фазы полнолуния. Ночи стояли ясные, мы были за городом, где на небо обращаешь больше внимания, и каждую ночь рано или поздно вместе выходили на свежий воздух отчасти для того, чтобы оказаться подальше от некоторых членов наших семей, находившихся в доме, а отчасти просто ради удовольствия побродить по лугу или лесу под лунным светом. Проселок, взбегавший от дома вверх, к лесу, изобиловал корнями и камнями, поэтому, спотыкаясь, мы постоянно сталкивались и все теснее сжимали друг друга в объятиях. Мы говорили о том, как чудесно было бы вынести кровать на луг и лежать на ней под луной.
Когда наступило следующее полнолуние, я уже была в городе и наблюдала за луной из окна своей новой квартиры. Я думала о том, что мы вместе уже месяц и что этот месяц тянулся очень долго. Потом каждый раз в полнолуние, глядя, как лунный свет сияет на густой листве высоких деревьев на заднем дворе, на плоских просмоленных крышах и голых деревьях, а зимой – на заснеженной земле, я думала, что вот прошел еще месяц, иногда они проходили быстро. Иногда медленно. Мне нравилось таким образом вести счет месяцам.
И он, и я, судя по всему, всегда считали время в ожидании того дня, когда снова будем вместе. Это было одной из причин, по которой, как он сказал, дальше так продолжаться не могло. Может, он и прав: еще не поздно, мы станем просто друзьями, и время от времени он будет разговаривать со мной через большое расстояние главным образом о своей работе или о моей работе, и будет давать мне хорошие советы или помогать составить план действий, если возникнет необходимость, и будет называть себя как-нибудь вроде «твой 'eminence grise[2]».