Что-то случилось

Большую часть времени Дерек вполне мил (для малыша, лишенного дара речи), и он уже просится на горшок. Когда мы бываем с ним на людях, он теперь почти не доставляет хлопот и в его поведении обычно нет ничего странного. Но умственно он будет развиваться очень медленно и останется примерно на уровне пятилетнего ребенка, а в переломном возрасте, с наступлением половой зрелости, начнутся бурные изменения в эмоциональной сфере. (Если он до тех пор доживет. Говорят, у некоторых умственно отсталых – теперь можно называть его и так – продолжительность жизни ниже среднего уровня, и я поймал себя на мысли, что рассчитываю и на это.) Порой взгляд у него становится мечтательный, застывший, озадаченный, и тогда кажется, он поглощен чем-то своим и от всего отрешен, но чаще лицо его ничем особенно не выделяется. (Пока он не пробует заговорить, мы за него не краснеем. Мы велим ему замолчать.

– Шш-шш, – шепотом останавливаем мы его.)

– Он когда-нибудь научится говорить? – спрашивает мой мальчик.

– Нет.

– Вы его отошлете?

– Мы сделаем, как лучше.

– А если б я не говорил, вы бы меня отослали?

– Ты говоришь.

– А если б не мог?

– Ты можешь.

– Ну а если б не мог? Если б со мной что-нибудь случилось?

– Мы бы сделали, как лучше.

– Для кого? – с усмешкой спрашивает дочь.

– Для всех нас. Если мы его отошлем, то вовсе не просто потому, что он не говорит.

– Не отдавайте его, пожалуйста, – жалобно просит мой мальчик, хотя он и взглянуть на Дерека спокойно не может, невольно отшатывается.

– Тогда чего ж ты нам не помогаешь с ним управляться? – строго спрашиваю я. – Ты никогда с ним не играешь. Никто из вас с ним не играет.

– И ты тоже, – с усмешкой говорит дочь.

Мне нечего возразить.

Мой мальчик молчит.

В моей семье я боюсь четверых. Трое из этих четверых боятся меня, и каждый из этих троих боится двух других. Только один член моей семьи не боится никого, и этот один – слабоумный.

Это неправда

Неправда, что умственно отсталые дети (слабоумные, кретины, дефективные, неполноценные, шизофреники) непременно любимцы родителей или всегда на редкость красивые и обаятельные: ведь Дерек, наш младший, не такой уж хорошенький и мы совсем его не любим. (Мы бы предпочли вовсе о нем не думать. И разговаривать о нем не хотим.)

Семья наша весьма состоятельная, и все мы, вместе с ним и с его няней-воспитательницей, живем теперь в роскоши: у нас великолепный деревянный с белыми ставнями особняк в колониальном стиле на превосходном участке земли в штате Коннектикут, рядом с узкой, извилистой, живописной, асфальтированной Цветочной дорогой, и особняк этот я ненавижу. Вокруг него кусты роз, цинии и хризантемы, их я тоже ненавижу. В долине и на прогалине на моем участке растут платаны и каштаны, а в гараже у меня банки с клеем. Есть и электродрель с шестнадцатью приспособлениями, которыми я никогда не пользуюсь. Перед домом и за домом растет трава и в положенное время расцветают цветы. (Весна в нашем краю пахнет ядохимикатами, уничтожающими насекомых, и конским навозом.) Неподалеку живут семьи, которые и вправду держат лошадей – просто для удовольствия, их я тоже ненавижу: и эти семьи, и лошадей. (Мы живем в первоклассном предместье Нью-Йорка, будь оно проклято, а не на диком Западе, а этим стервецам, видите ли, понадобились лошади.) Ненавижу моего соседа, ближнего моего, и он ненавидит меня.