Что-то пошло не так. Послесловие

Испугавшись, что Наталья снова пропадёт, вылетит из зоны, как это было раньше, или, хуже того, клоун передумает, Богдан потянулся к трубке, суетливо выхватил её из рук клоуна и нечаянно выпустил. Телефон, будто живой, несколько раз перевернувшись в воздухе, на мгновение завис и… устремился отвесно вниз. В то же мгновение тело его, до этого неподвижное, сделало немыслимый бросок, и с диким нечеловеческим криком он подхватил падающий на пол аппарат.

– Наташенька, дорогая, здравствуй! – выдохнул в трубку. – Я тебя люблю! Я так сильно тебя люблю! И тебя, и девочек! Как ты? Где вы сейчас? Вам ничего не угрожает? Вы в безопасности? Как ты себя чувствуешь? А дети? Рассказывай, моя хорошая, рассказывай!

Казалось, он врос в телефон, сжав его до боли обеими, трясущимися от волнения, руками, чтобы во второй раз случайно не уронить, говорил – и не мог наговориться, слушал – и не мог наслушаться, и не было счастливее его человека во всем мире. От этого счастья у него снова закружилась голова, и он, как в бездонный омут, нырнул в густой тошнотворный туман…

Плотная едкая пелена понемногу рассеивалась, обнажая обрушенные, ещё горячие, дымящиеся дома. Возле одного из них высилась немалая куча балок, досок и прочего строительного материала, просто на его глазах превращающегося в обугленные головешки. Изнутри следующего шло тусклое дрожащее свечение, похожее на еле тлеющий огонь, и доносился приглушенный разговор. Приглядевшись, Богдан увидел пристроенный среди битого стекла и кирпича электрический фонарик и двух мужчин, осторожно разбирающих уцелевшие после обстрела стены. Один из мужиков аккуратно поддевал ломиком доски, сохранившиеся более других, второй принимал их и складывал.

–…Можно будет подвал изнутри утеплить, чтобы сыростью не тянуло, и на пол второй слой бросить – зимой не помешает, – рассудительно произнёс старший, подавая своему напарнику очередной обломок.

– Этим? – молодой человек задержал в руках кусок вагонки, которой некогда были обшиты стены. – Вот этим, папа? Да как ты можешь?! Я же своими руками этот дом сложил! Иришку сюда из роддома с Виталиком привёз! А теперь, говоришь, этим… вот этими жалкими останками… подвал им утеплять?

– А что поделать?

– Да как ты не понимаешь?! Это же осколки нашей жизни, папа!..

– Чужое не подслушивай.

От неожиданности Богдан вздрогнул, потом оглянулся в поисках источника голоса, но, никого поблизости не обнаружив, решил, что ему послышалось.

– Не признал? – от изувеченного дома отделилось тёмное пятно, засмеялось-закашлялось, будто из дырявого мешка посыпался горох, и неторопливо направилось к нему.

«Баба Варя!» – вздохнул с облегчением.

– Богатой буду! – снова зашлась в бесхитростном смехе тень. – Как раз впору. Не сидится, говоришь, правду ищешь? Правда нынче, касатик, о двух концах, ухватишь ниточку – твоя будет, не-е – значит, не судьба, не обессудь. Вот только успеешь ли? Время быстро идёт, торопится, сегодня не успеешь – завтра опоздаешь, а правду, как и ложь, нужно голой брать, тепленькой, пока она в одежды не успела облачиться, пока скоромностью не обросла.

Как и прежде, баба Варя говорила, да не договаривала, оставляя место для собственных предположений и догадок, хотя… хотя, что уж здесь скрывать, если правда эта со всех дыр на дорогах торчит, со всех выбитых окон-дверей выглядывает, свежими кладбищенскими крестами отсвечивает?

Тем временем в разрушенном доме подняли с пола фонарик, обшарили уставшим лучом остатки израненных стен. На одной из них висела чудом уцелевшая фотография. Молодой человек снял её, осторожно вынул из рамки и положил в такую же чудом выжившую книгу, лежащую на густо припорошенном смесью оконного стекла и штукатурки подоконнике. «Война и мир», – прочитал Богдан на обложке.

– Только война. Вокруг только война, – прозвучало у него над ухом. «Неужели баба Варя в темноте видит?» – подумал удивленно, и тут же услышал:

– А миром и не пахнет.

Старуха подумала немного и выдала ещё более удивившее Богдана:

– В Минске заключили договор, а они всё стреляют. Думаешь, не знают, что мировую подписали? Как бы не так! Приказа ждут, а его нет. Нет приказа, и не будет. А всё потому, что в мутной воде рыбка ловится.

Тень перешагнула-перетекла через груду тлеющих головешек.

– Ты на мир посмотри – впечатление, будто не умеют говорить, в глаза друг дружке не смотрят, взгляд друг от друга прячут, – снова особо отметила она. – Сейчас все на виду, как на ладони – один в телевизоре безвылазно сидит, другой из интерната не вылезает, все про всех всё знают, хотя и не общаются. А ещё, будь она не ладная, война. Душу, постылая, наизнанку вывернула, всю подноготную обнажила, точно в зеркале кривом…

Баба Варя почти слово в слово озвучила его мысли, Богдан даже не стал исправлять название сети, так как и ему показалось, что интернет, действительно, мало чем от интерната отличается, разве только размерами, в остальном все было верно – так думал он сам.