Воинов резко тормозит, и я, не рассчитав, врезаюсь в его спину. Он с меня ростом. Моя грудь его лопаток касается. А нос – неожиданно мягких волос на затылке. Замираем оба. Не знаю, почему он. Я – абсолютно дезориентированная запахом его тела. Свежести, исходящей от тугого воротничка рубашки, чего-то сугубо мужского, разогретого теплом кожи и доминирующего над всем этим парфюма.
– Извините. Меня еще немного покачивает.
Это сущая правда. Сама не поняла, когда я всю себя исчерпала. Учеба у Майкова привела меня в такую эйфорию, что своих санитарских будней я даже не замечала. Не замечала, что оставляю на работе последние силы, а на учебу иду тупо на бьющем через край адреналине. Даже голод особенно не беспокоил. Хотя, конечно, если кто-то из пациентов оставлял нетронутым ужин, я не брезговала.
– Ясно. Иди сюда, кое-что тебе покажу.
Воинов подзывает меня жестом и пропускает вперед. В довольно скромную по меркам всего остального дома ванную. Видно, для гостей сойдет и такая.
Зажмуриваюсь, до сих пор не в силах поверить, что это происходит со мной. Оно настолько не из моей реальности, что я начинаю сомневаться в собственном выздоровлении. Что если я до сих пор в коме? А это – больная фантазия моего отбитого в аварии мозга?
– Попробуй включить воду.
– Зачем? – облизав губы, оборачиваюсь.
– Здесь очень хитрые смесители. Я сам не сразу разобрался, как они включаются.
Точно. Точно в коме… Потому что в реальности олигархи не бывают такими внимательными к мелочам и простыми. В реальности тот же Воинов уже на следующий день не вспомнил бы ни о глупой аварии, которую спровоцировала его дочь, ни уж тем более о пострадавшей в ней девушке.
Отрывисто киваю. На кране с двух сторон – поворотные механизмы. Очевидно, один контролирует подачу воды, а второй – ее температуру. Поворачиваю тот, что справа, и… шокированная, застываю под ледяными струями тропического душа.
– Твою мать! – ругается Воинов. – Сука, что-нибудь как придумают! Почему, блядь, нельзя сделать нормальный кран?!
Вода выключается так же резко, как хлынула. Я все еще в шоке. По лицу струятся ручьи, фыркаю и отплевываюсь. От холода стучат зубы и поднимаются тонюсенькие волоски на руках.
– Здесь были полотенца, – бурчит Воинов, задерживаясь взглядом на моей груди. Вот черт! Простая серая футболка, намокнув, стала почти прозрачной. Затвердевшие соски приподнялись и натянули мокрую тряпку как колышки. Кровь бросается в лицо. Я скрещиваю на груди руки и вжимаю пальцы в предплечья.
– Так, а как их все же включать? – спрашиваю, откашлявшись.
– Вот. Переоденься сначала, не хватало, чтобы простыла. Потом позовешь – покажу.
Воинов вручает мне в руки махровый халат, разворачивается на пятках и быстро выходит. Меня окатывает новой порцией его аромата с металлической ноткой агрессии. Он злится на то, что я тут все залила? Так сам ведь сказал, что со смесителем так просто не разобраться. Я-то при чем? Подсказал бы, что и куда крутить. Разве не в этом был весь смысл сего предприятия?
Стуча зубами, стягиваю майку и джинсы. Ныряю в халат, врученный мне олигархом. Касаюсь носом ворота. Запах тоже своеобразный. Дорогой. Никакие кондиционеры для белья так не пахнут. Это аромат вообще не из моего мира. К нему нужно привыкнуть.
Развешиваю мокрую одежду на полотенцесушителе. Потуже затягиваю поясок и, перед тем как выйти, на секунду задерживаюсь взглядом на собственном отражении. Ужас. На кого я похожа? В голове взвиваются все дразнилки, которыми меня, не жалея, травили в детстве.
Не понимаю. Правда. Не понимаю, и все. Ладно бы у него на меня какие-то виды были, а так… Зачем он мне помогает? Тем более сам. Если дело в благородстве, то я даже не знаю. Может, он метит прямиком в рай?
Выхожу, не смея больше его задерживать, но Воинова уже и след простыл. Зато его глубокий баритон слышится откуда-то из глубин квартиры. Бреду на звук. Не замечая меня, он одной рукой засыпает зерна в кофемашину, а другой – прижимает к уху телефон.
– Да, Вов. Надо вообще понимать, какого черта металл встал. Ты объемы партии видел?! Что таможня? Почему никто не чешется?
В общем, что-то на деловом. Интересно страшно. Словно твоим глазам открывается новый мир. Так, наверное, себя чувствовал Колумб, разглядев в подзорную трубу берега Америки. Жаль, нет сил насладиться всем этим. Опускаюсь на высокий стул. Складываю руки на барной стойке и кладу на них гудящую голову. Уплываю.
– Эмилия! Черт! Эмилия…
– М-м-м, не трясите меня, пожалуйста.
– Ты отъехала. Я звоню в скорую. Говорил Орлову, что тебя рано выписывать.
– Не надо скорой. Я просто уснула.
– Для этого спальня есть.
– Мы же с кранами не разобрались, – шепчу, едва ворочая языком.
– Разберешься, когда оклемаешься. На крайняк – еще раз искупаешься.
Он. Подхватывает. Меня. На. Руки.