Потом они долго советовались, говорили о
том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать... Как освободиться
от этих невыносимых пут?
- Как? Как? - спрашивал он, хватая
себя за голову. - Как?
И казалось, что еще немного -
и решение будет найдено...
Поэзия ничего не просит, не выпрашивает ответов, ни в чем не
раскаивается, не требует доказательств и оправданий, как не требует оправданий
восход солнца, жизнь, любовь... Она реализует не испытывающие, а утверждающие,
нередко, верующие и освобождающие дух формы мышления. В своем миросозидании ей
ближе слова Галилея, который, склоняясь на колени перед палачом инквизиции и
отрекаясь от доказательств вращения
земли, шептал "И все-таки она вертится!", уже слепой после многолетних
наблюдений за звездами, уже подписав отречение от Солнца как центра земного
мироздания. В его письме к герцогу Тосканскому, накануне печатания великих
страниц человечества в книге "Звездный вестник", звучит вечная, недостигаемая
пушкинская мольба: "Я желал бы получить только покой и свободу..." (На свете счастья нет, но есть покой и воля...)
Послушайте теперь отрывок из стиха о любви, который поэт Георгий Иванов
написал много позднее встречи Гурова и Анны Сергеевны на берегу моря. Может
быть, эти строчки о них:
(Погляди,
бледно-синее небо покрыто звездами...)
...
Дорогая
моя, проходя по пустынной дороге,
Мы,
усталые, сядем на камень и сладко вздохнем.
Наши
волосы спутает ветер душистый, и ноги
Предзакатное
солнце омоет прохладным огнем.
...
В
этом томном, глухом и торжественном мире - нас двое.
Больше
нет никого. Больше нет ничего. Погляди:
Потемневшее
солнце трепещет как сердце живое
Как
живое влюбленное сердце, что бьется в груди.
(1948
г.)
/Порой, после прочтения любовных стихов, я ловлю себя на крамольной
для современного человека мысли о том, что причиной Великого взрыва была чья-то
любовь, которую мы не в состоянии целиком вместить и никогда не вместим,
довольствуясь только ее осколками. Неужели Мандельштам прав своим утверждением:
"Все движется любовью", которое он позаимствовал у Данте, увидевшего, наконец,
в восьмой сфере полную улыбку Беатриче, чтобы сказать главное: "Тут сила
воображения покинула меня, но желания мои, моя воля уже были приведены навсегда
в движение любовью, движущей также солнце и звезды". Впрочем, это только
странные фантазии философического толка. "Кто может вместить, да вместит" Мф.
19, 12)/
Только не говорите о том, какое прекрасное сравнение нашел поэт в
последних двух строчках! В поэзии нет сравнений. Пусть ими - точными и
приближенными, красивыми и пошлыми, удачными и не очень пользуются философы и
представители многих других смежных наук. В поэзии - только тождества, и
только так физически чувствует свой
мир поэт, приглашая в него войти. Если поэт мыслит сравнениями, он останется
сторонним наблюдателем, но тождества требуют от него сотворения чувств. Для
безусловного утверждения поэтического тождества Г. Иванов выбросил запятые
в последних строках. "Бессонница. Часть женщины" - вот хороший пример
тождества через точку у
Бродского, а не "Бессонница, словно
часть женщины", когда появляется лишнее сравнительное слово. И пусть вас не
обманывают запятые и сравнительный оборот в строчках Ахматовой "Как подарок,
приму я разлуку \ И забвение, как благодать" - они только
редакторская дань канонам пунктуации и необходимости следовать нужному числу
иктов в каждой строке. По воспоминаниям Л. Чуковской, Ахматова равнодушно
относилась к знакам в стихах и мечтала научиться писать вообще без строф,
сплошь. В действительности, поэту в своих размышлениях нужен только один знак
препинания - точка или многоточие в конце стихотворения. Это в прозе и
научных статьях знаки выступают в качестве самостоятельных и необходимых
элементов мышления.