Ирод, жестокосердый тиран, царь Иудейский, чувствуя приближение ужасной и омерзительной смерти (он умер от питириазиса, заживо съеденный червяками и вшами, как до него умерли Луций Сулла, Ферекид Сирийский, наставник Пифагора, греческий поэт Алкман и другие) и предвидя, что после его смерти иудеи зажгут на радостях потешные огни, заманил к себе во дворец из всех иудейских городов, селений и поместий именитых и облеченных властью людей – заманил хитростью, под тем предлогом, что ему будто бы необходимо сообщить им нечто важное касательно образа правления в провинции и ее охраны. Когда же те собрались и самолично явились, он велел их запереть в помещении придворного ипподрома, а затем обратился к свояченице своей Саломее и мужу ее Александру с такими словами: «Я уверен, что иудеи обрадуются моей смерти, однако ж, если вы пожелаете выслушать и исполните то, что я вам скажу, похороны мои будут торжественные и весь народ будет плакать. Как скоро я умру, прикажите лучникам, моим телохранителям, коим я уже отдал на сей предмет надлежащие распоряжения, перебить всех именитых и облеченных властью людей, которые здесь у меня заперты. После этого вся Иудея невольно опечалится и возрыдает, а чужестранцы подумают, что причиною тому моя смерть, как если бы отлетела душа кого-нибудь из героев»[13].
Этот план сорвался: после смерти тирана узников выпустили. Кортеж с телом Ирода последовал глубокой ночью из Каллироэ к месту погребения. По дороге убивали всех встречных, чтобы сохранить тайну. Предположительно кортеж шел по долине Букеа (Ахор), у подножия Гиркании, где на маленьком отроге напротив главной вершины видны следы кладки и где указывают на место погребения казненного Иродом сына Антипатра. Оттуда носилки с телом проследовали к Иродиону, где царь и был похоронен. (Его предположительная гробница была найдена археологами в 2009 году, но останков там не обнаружено.)
Последние годы царствования Ирода были временем катарсиса веры. Свитая воедино из разных оснований, соединившая древние израильские мотивы с вавилонским абсолютом, объединившая эмигрантов и обращенных Маккавеями местных жителей, миллионы рассеянных по всему свету иудеев-горожан и деревенских, провинциальных жителей Святой земли, книжников и священников, вера разрывалась между полюсами партикуляризма и универсализма. Одна сила тянула к Богу, другая подменяла Бога Израилем; одна ненавидела «чужих», другая считала, что «нет чужих под цветами», как сказал через века японский поэт.
Так созревал катарсис религиозных поисков жителей Святой земли – от храма в Эйн-Геди до Иродова храма в Иерусалиме, от абсолюта «вернувшихся» до почвенности «оставшихся». Отстроенный Иродом храм был мертворожденным, как отстроенный Рамзесом храм Ра. Но египтяне не смогли шагнуть от мертвого культа Ра к живой вере Озириса, а в Святой земле эта революция веры произошла. Ищущая Бога соборная душа смогла совершить чудо. Неслыханное предродовое напряжение, стремление человека к Богу было встречено столь же страстным стремлением Бога к человеку. Бог, обернувшийся пылающим терновым кустом перед Моисеем, явился на этот раз человеком, напоминая о сотворении человека по образу и подобию Божиему. Не все поддается описанию словами, некоторые чаяния, слишком глубоко уходящие корнями в душу и кровь человека, выразимы лишь мифологемами, писал Д. Г. Лоуренс[14].
Такой мифологемой был союз Израиля с Богом, заключенный у горы Синай. Такой мифологемой стал союз Бога и земной Девы. Она олицетворяла человечество, или Собрание Израиля, – женское начало человека рядом с мужским началом Бога. Их союз был космическим, вселенским явлением, союзом Земли и Неба.