Что такое Израиль

Палестинцы не испытали искуса процветанием и кредитом. Если бы кредиты посыпались на них, как на еврейских фермеров, возможно, и они сбились бы на промышленное производство кур, яиц, говядины, молока, и тогда баран просто вымер бы. Такая «израилизация» палестинцев более вероятна, нежели гармонизирующая «палестинизация» израильтян.

Но пока этого не произошло, палестинцы хранят верность барану. За пределами любого села, в любой долине можно увидеть овечьи стада. Патриархи любили это животное, и даже имя Рахиль означает «ярочка», «овечка». В те далекие дни люди чувствовали, что с животными нужно обращаться хорошо. Животное убивали, принося жертву Богу.

Это понимали не только евреи. У Гомера Одиссей со товарищи, освободившись из пещеры циклопа, не просто объедается мясом захваченных баранов, но совершает жертвоприношение: «Зевсу я принес в огненную жертву отборные части бедер вожака». И, только умиротворив дух зарезанных животных, садились древние за сытную трапезу: «Мы сидели, набивая животы обильным мясом и сладким вином».

Действительно, естественнее убивать животных во имя Бога, чем ради чревоугодия. С годами обычай жертвоприношения у евреев остался лишь в виде верчения петуха под Судный день. Но у палестинцев он не вполне исчез. Через два месяца после Рамадана, когда возвращаются домой паломники из Мекки, сотни тысяч верующих собираются на Харам аш-Шариф. В этот день, в праздник Ид аль-Адха (Курбан-байрам), не пройти и не проехать по дороге на Иерихон, идущей к северу от стен Старого города. За месяц до этого палестинские семьи выбирают себе барашка на базарах Халиля, Наблуса, Иерусалима и Вифлеема и готовятся к закланию. Адха – это мусульманская Пасха, праздник заклания агнца. Бедуины крайне редко едят мясо – всего несколько раз в году, но зато они никогда не соглашаются есть мороженое мясо, а тем более мороженых кур. В них они не верят.

Если когда-нибудь Святая земля станет зеленой, клетки и загоны животных исчезнут с ее лица, телята будут сосать вымя матери, куры будут нести яйца где придется, и наши босоногие дети будут искать и собирать их по утрам на завтрак. Исчезнут бойни и прекратится промышленное разведение животных на убой. Мы будем есть мясо так же редко, как нынешние бедуины, – по большим праздникам, но мясо это будет подлинным, настоящим, не вскормленным на жмыхе в загоне.

«Зеленые» настроения не чужды ни левым, ни правым. Свободные поселенцы в Галилее учатся у соседних бедуинов и отказываются от холодильников. Правый генерал Рафаэль «Рафуль» Эйтан жмет оливковое масло ручным прессом для вящей чистоты, а вокруг его деревенского дома пасутся гуси, благородные римские птицы, не способные жить в клетке, делающие его, немолодого крестьянина с загорелыми руками, похожим на вернувшегося в деревню диктатора республиканского Рима или сосланного Велизария, Помпея, Сципиона, «кончающего дни свои тихо, в опале».

Но правые сторонники еврейских поселений в Нагорье не видят, что поселения Коридора занимаются сельским хозяйством несмотря на горный рельеф, а не благодаря ему. Не используют местные ресурсы и местные злаки, нажимают на импортную технику и рентабельность. Они экономичны и производят много ненужных продуктов, вроде яиц, на которые нет спроса. Структура еврейского хозяйства такова, что отрасли, требующие рабочих рук и заботы, отмирают. Недаром в Эйн-Геве вырубили виноградник, в котором я когда-то работал, недаром выкорчевали оливковую рощу на Кармиле. Иными словами, еврейские поселки в Нагорье остались экономически «чуждым элементом» – они бы лучше занимались своим делом на равнине, там, где много воды, где можно использовать машины.

Но Иерусалимский коридор не стоит на месте – он ползет. По дороге на Наблус, в Шило, на подъеме Левона, у Яблоневого ручья, на склонах Джабаль-эль-Кабир можно увидеть его новые метастазы, подлинную антитезу Натафу, антитезу Эйн-Синии – новые еврейские поселения. Все они выглядят примерно одинаково: крепость из тесно стоящих бараков за тройным рядом колючей проволоки со сторожевыми вышками по краям, инвертированные концлагеря. Со временем, когда поселенцы устраиваются, вместо бараков появляются аляповатые дворцы – мечта мясника с рынка, – но и они поставлены с той же плотностью лагеря беженцев и за той же колючей проволокой.