Что скрывает снег

- Не, моя любая, нету их там, - Павлина, вся избитая, немытая, куда грязнее прежнего, оборванная - даже привычный зубчик чеснока с шеи куда-то исчез - улыбалась, поглаживая прижавшуюся к ней девочку свободной от кандалов рукой.

- Да нечто можно отмороженного-то спиртом тереть? Кто ж тебя только надоумил?

- Не кипятись ты! Видишь, ему уже лучше. А я, было дело, уж думал лишить его этих пальцев на руке, и тех - на ноге.

- Что еще ты с ним учинял?

- Кровь пускал. Ему сразу получшело: в тот же час заговорил.

- Какого беса? Нет, фельдшер, лечи-ка ты своих мертвецов, а живых и пальцем не трожь более.

- Отставь свой тон! Не желаю ничего подобного слышать. Больной исцелился - выходит, я сделал все верно.

- Именно, так и есть! - оскорбленно отвечал третий голос.

- Я немедля забираю его в лечебницу и стану долечивать.

- Ни за что! Это мой больной!

- Теперь он мой!

За стеной послышалась возня. Павлина засмеялась в голос:

- Подрались-таки, видно, из-за ради долгоголового! Точно из-за девицы.

А Варе совсем не было весело. Она жалела большого доброго дядю - и тем сильнее, когда он, раскрасневшийся, отряхиваясь и поправляя забавную шапку, вышел из-за стены.

- Душегубец фельдшер-то ваш, - громко заметил он.

- Сам ты душегубец, - зло отвечали из-за стены.

- Так он-то... это самое... как раз по этой части и есть - то есть, совсем не для живых, - вступился за своего человек в сером.

- Вот пускай своим ремеслом и займется...

- Но учитель-то поправился.

- Вот, слушай, что говорят другие, если меня не слышишь, - вновь ответили из-за огородки.

Варя обратила внимание на человечка, сжавшегося на полу. Подняв голову, он внимательно смотрел на большого дядю через узкие щелочки глаз.

- Няня, смотри! Это тот мальчик. Он пришел в дом в лесу вместе с бесами.

- Он самый, - согласилась Павлина. - Люди-то разные, а судьбина злая - единая, - продолжила она, но Варя ее не поняла.

- Ну ладно, Варюха, пошли обратно в лечебницу. Совсем ночь на дворе, да и архитектор там мается.

- Нет! Не пущу! - Павлина крепко вцепилась в девочку так, что ей стало больно. - Мое дите! Не гневи бога, дохтор!

Варе нравился большой дядя - он хороший. Однако расставаться с Павлиной не хотелось куда больше.

- Не пойду, - отвечала и она.

Дядя развел руками:

- Что это делается? То сами за мной бегут - посмотри, помоги, а тут и пришел - а отказываются. Ну, как изволите. Покидаю я вас. Пора мне. Прощайте, служивые! Прощевай и ты, фельдшер, да зла не держи.

- Будь здоров, доктор, - миролюбиво откликнулись из огороженного угла.

Большой человек ушел, и Варю вскоре начало клонить в сон. Но засыпать просто так стало скучно.

- Расскажи сказку?

- Ну, слухай... Жил да был барын. Имел он барыньку свою и малую барышню, ладную - залюбоваться. Точь, как ты. И как-то раз надумал тот барын убраться из дому далеко-далеко, за много рек. Взял барыньку, взял барышню, да и двинули они в путь. Ехали - ехали, да и доехали. Поселились, жить стали на новом месте.

- Хорошо жить?

- Ну... нет. О том и сказка. Не мешай, а то что ж за антирес станет слухать? Жили они не ладно. Лаялись, что твои собаки, кажин божий день. Она ему - пес шелудивый, а он ей - потаскуха, все космы повыдеру! И так от едино шло от утра до ночи.

Варя рассмеялась.

- Что ж ты за сказки такие паскудные дитю говоришь, каторжница? - вмешался околоточный.

- Не лезь, тебе-от что за беда? Вот, значит, Варя, лаялись они так и лаялись, а потом барын стал все к ночи из дому сбегать. Покуда барыня, та, что со всем городом... С той деревней, что в сказке, путалась. Так ходила она к полюбовникам, а он что-то надумал, видать. Раз - и сгинул.

- Куда?

- Ну, это покуда никому неведомо. Но слухай дальше про барыню. Уж она ликовала, как барын-от сгинул! Ох как резвилась! До той поры, покуда нового себе полюбовника не завела. Барына полицмейстера...

- Что ты несешь?

- Я говорила: покуда Варюшка не воротится - ничего не скажу. Она воротилась, я говорю. Ты будешь слухать, али что?

- Эй, кто-нибудь - сходите за Деникиным!

***

Когда Миллер вновь открыл глаза после того, как на его лицо опустилась мерзко пахнувшая тряпка, на дворе давно утвердилась ночь.

- Эх, до чего же тяжко без сестры-то! Все самому приходится, коли кто из храма помогать не приходит, - где-то над головой бубнил доктор.

- Так у вас же была сестра? Такая, в теле.

- Была! Но как в том году маньчжурам помогать поехала, так и сама сгинула, от холеры-то.

- Как жаль.

- Мало того, что помощи нет, так теперь еще и фельдшер полицейский, приятель мой давний, нежданно вдруг надумал мне соперником стать.

- Это тот, что мертвецов режет?

- Именно! А теперь еще и больных лечит. Учителя - того, кому в заведеньице Фаня голову бревном проломили. И ведь вылечил, говорит!

- Не печальтесь так... Вы же уезжали, - Миллер не мог узнать второй голос, хотя он, судя по говору, принадлежал не простолюдину.

- И не думал печалиться. Тихо, не вертитесь. Сейчас будет больно.

- Аааа!

- Ну все, теперь забинтуем, и можете идти домой. Касторку не пейте! Проку в том чуть. Если станет болеть, то примите лауданум, что я вам дал. Отпустит.