Ершов разворошил отсыревший, пропахший мышами шкаф со старыми делами ссыльных, следовавших этапом через город, и с редким упорством пытался отыскать бумаги задержанной. Не слишком блестящая мысль, особенно, с учетом того, что дел имелись сотни, а фамилию свою нянька пока так и не назвала.
- Какого беса вы делаете это, Ершов? Обо всем, что ей ведомо, мы рано или поздно узнаем от самой этой женщины.
- Боюсь, что сведения, добытые таким путем, могут навести на ложный след. Между тем, у нас совершенно нет времени. Если беглецов сыщут люди его превосходительства, это ляжет на нас несмываемым позором. Мы должны немедленно сдать себе некий козырь. Они не знают, где искать, мы же можем выгадать такое преимущество и сразу выйти в нужное место. И кто знает, может быть именно в деле этой женщины скрыто нечто такое, что развяжет ее язык лучше, чем щипцы?
- Однако, вы не ответили на мой вопрос, Ершов.
- На который из них?
- Я осведомился - есть ли у вас семья.
- Как вы, наверное, можете представить и сами, наличие супруги и детишек вряд ли бы позволило мне служить вам столь исправно, ни днем, ни ночью не покидая управы либо вас лично.
- Значит, вы одиноки? Где же вы квартируете?
- Живу я с семьей, при лавочке моего отца в шестом квартале - аккурат напротив дома Перова-среднего.
- Где окна-то выбили?
- Ваша память завидно улучается! Именно.
- Так, поди, вам лучше всех известно о деталях этого инцидента?
- Никак нет. Той ночью я, по обыкновению, был озабочен хлопотами об одном из сослуживцев. Его, почти бездыханного, как раз доставили к управе из опиумной курильни.
- Хм! Однако. Впрочем, мы отвлеклись. Чем же торгует ваш родитель? - об этом Деникин отлично знал, но отчего-то очень хотел услышать вновь, из уст Ершова.
- Батюшка мой сапоги тачает. Осмелюсь заметить, он сам выделывает кожу, и при том превосходно - весьма рекомендую!
- Хм... Значит, вы и впрямь - сын ремесленника?
- Как видите, именно так.
- А что ваша матушка?
- Она помогает при лавке. Предвосхищая ваши дальнейшие расспросы: имею я и четырех братьев. Но не пора ли нам осведомиться, каких успехов достигли на конюшне?
Деникин постучал в стену. На зов явился околоточный.
- Заговорила наконец. Но толку чуть: нелепицу несет. Бредить, видать, начала.
- А что говорит? - вмешался Ершов.
- Да всякую чушь. Болтает про покойную свою хозяйку, которую, видно, и порешила. Дескать, та плохо дом держала, и они запасов не сделали. Ну, баба и есть баба, о чем ей еще молоть?
- А дальше что?
- Ну, говорит, по зиме и запасы вышли, и деньжишки, и Вагнерова ажно распродала свои безделицы. И, дескать, ежели она неведомо откуда пропитание не приносила, то есть им и вовсе было нечего, окромя, значит, размазни. И вот - это она мелет - якобы ребенка ее когда не хотела есть размазню, то та ее пугала, что к каторжникам в лес уведет, чтобы та ела. Но на кой ляд нам этот треп? А, вот что еще: созналась она, что в зимовье-то не раз к кому-то уходила.
- Отлично! Это уже что-то. Продолжай, околоточный. Но только смотри, осторожно: насмерть не зашиби.
- Фамилию ее вызнай! - крикнул вдогонку Ершов.
***
Между тем, из мертвецкой донеслись признаки жизни. Так как Ершов делал вид, что крайне занят бессмысленными бумагами, проведать больного отправился Деникин.
Зайдя в помещение, он тут же зажал нос рукой:
- Фу!
Уходя, фельдшер оставил на столе Осецкого исписанные листы. Часть из них покрывали подробные указания по уходу за учителем, во второй находились рассуждения о причинах болезни и слова Чувашевского. Увы, почерк фельдшера был столь неразборчив, что до сей поры Деникин не смог заставить себя в него вчитаться. Он намеревался сделать это прямо сейчас, по мере разговора с Чувашевским.
- Помощник полицмейстера Деникин, - сказал он, присаживаясь и пряча за бумагами лицо. Впрочем, от запахов тонкие листы, как выяснилось, не ограждали.
- Учитель реального училища Чувашевский, - грустно отрекомендовался больной.
- Младший мой брат, Ершов, которым господин помощник давеча интересоваться изволил, посещает ваши классы в реальном, - заметила все-таки решившая проследовать за Деникиным тень.
- Помню его. Темноволосый. Хороший мальчик, старательный, - согласился Чувашевский.
Ершов широко улыбнулся.
- Ну так что, господин учитель? Поговорим о том, что с вами произошло?
- На меня напали, - вздохнул Чувашевский.
- Вы посещали веселый дом и вас там зашибли... поленом, - краем глаза прочитал Деникин. Слово «поленом» фельдшер написал поразительно четко и подчеркнул дважды. - Цельным поленом. Потом подождали несколько часов, пока стечет кровь, и в сумерках вывезли в лес на дровяных санях, где и бросили.
- Откуда вы знаете? - поразился учитель.
- На то мы и полицейские, - обрадовался Ершов.
- Значит, вы их нашли?
- К кому вы пришли в веселый дом?
- Видите ли, я не искал никого определенного. В тот день я надеялся на встречу с любой из ... обитательниц. Мне нездоровилось с самого утра...
Деникин выразительно взглянул на своего помощника. Тот сокрушенно уточнил:
- Стало быть, вы отправились туда до наступления сумерек?