На следующий день один из надзирателей застукал меня за попыткой вынести еду из столовой для Томми. От постоянного недоедания я утратила бдительность. Стала менее внимательной. Неосторожной. Надзиратель решил, что я у кого-то украла эти два куска хлеба и обозвал воровкой. Больно ударил по лицу, отобрал еду и сообщил начальнику рудника о происшествии.
Когда меня вызвали к господину Штейну, я отпираться не стала. Просто стояла, мрачно глядела на него исподлобья и молчала. Действие лекарства еще не прошло. Я этому даже радовалась – не смогу сболтнуть лишнего про нас с Томми. Еще одной порки ему не вынести. А мне?.. Скоро я должна была это выяснить.
Под конвоем меня отвели к позорному столбу. Я не сопротивлялась. Даже тогда, когда поднялась на постамент и с меня грубо сорвали майку, обнажив грудь. Наоборот, вскинула подбородок повыше, широко расправила плечи, хотя хотелось сжаться в комочек и закрыться рукам и от галдящей толпы.
«Это тело. Всего лишь тело, – мысленно повторяла я. – Оболочка. Костюм для души».
С таким самовнушением гордо прошествовала к столбу, обхватила его, открывая запястья, и позволила себя к нему привязать. Так же невозмутимо стиснула зубами деревянную палочку, которая была нужна для того, чтобы не прикусить язык. Шахтеры умолкли, с любопытством наблюдая за мной.
После первого удара мне показалось, что я умру. После второго стало еще хуже. В глазах потемнело, захотелось кричать от боли. Палочка выпала изо рта, и я сильнее стиснула челюсти, радуясь, что голоса все еще нет. Без него лучше. Милосерднее.
Я старалась отрешиться от боли, не думать о плетке, что до крови полосовала мою спину, о людях, что с интересом на это смотрели и указывали на меня пальцами, посмеиваясь. Мыслями я была далеко, мой взгляд бездумно блуждал по их лицам. Внезапно заметила в отдалении фигуру господина Штейна. Он стоял напротив меня вместе с писательницей, с которой мы приехали сюда, улыбался, а его левая рука неспешно оглаживала ее бедро. Женщина хмурилась, но терпела. На ее шее были свежие синяки.
В этот момент что-то светлое, доброе во мне умерло, уступив место обжигающей ненависти. Если бы дар материализации остался со мной, я бы уничтожила начальника рудников. Прямо здесь. Напротив постамента. А так… Просто стояла, привязанная к столбу, ритмично вздрагивала от ударов и прожигала господина Штейна испепеляющим взглядом. Улыбка на его жирном румяном лице с двумя подбородками угасла. В глазах появилась тревога. Он опустил руку и ушел подальше от позорного столба.
Начальник рудников меня испугался. Испугался связанной, ослабевшей, не способной проронить ни слова девчонки! Эта мысль придала мне силы. И я сказала себе, что не сломаюсь после такого унижения и такой боли. Наоборот, стану сильнее и во что бы то ни стало отсюда убегу. Вместе с Томми.
После экзекуции меня отвели в медпункт. Точнее, принесли на руках и бросили на кушетку, потому что на ногах я еле держалась. Господин Нейман хмуро на меня посмотрел, тяжело вздохнул и попросил охранников удалиться.
– Кара, Кара, что ты творишь… – бормотал он, обрабатывая мои раны. – Таким, как ты, здесь нельзя пытаться тайком выносить из столовой еду.
Я повернулась на бок, скосила на него глаза, полные гнева и возмущения.
«Я не воровка!» – мысленно прокричала ему.
– Голос не появился? – решил сменить тему господин Нейман. Я отрицательно замотала головой и отвернулась. – Понятно. К утру ты можешь почувствовать, что скованность в горле прошла, но все равно пока не пытайся разговаривать. Побереги свои голосовые связки. И помни, наша сделка пока в силе.
Я изобразила некое подобие кивка.
Кроме антибиотика, доктор вколол мне обезболивающее с легким седативным эффектом и оставил у себя на пару часов. Пока я лежала на кушетке в полубессознательном состоянии, он говорил:
– С таким характером долго ты здесь не протянешь… Нет, надо что-то делать. Я знаком с господином Ферреном. Не так чтобы мы были с ним в хороших отношениях, но я попробую написать ему письмо и попросить тебе помочь. Он сможет.
«Если захочет», – мысленно добавила я. До сих пор ведь так и не решился. Я что-то простонала и отрицательно замотала головой.
– Нет, не спорь. Ты не понимаешь, что тебя ждет. Если у тебя появится возможность отсюда сбежать, беги обязательно.
Слова господина Неймана только укрепили мое стремление устроить побег. Хотя он и имел в виду совершенно другое.
К вечеру охранники перенесли меня в барак. Бросили на койку, как мешок с картошкой, и удалились. А я провалилась в тяжелый болезненный сон. Мне снился Шон. Как мы с ним танцевали во время бала иллюзий, как летали на его лазурном портокаре, как ходили в кино… Во сне я прижималась к его горячей груди в нашем пентхаусе и чувствовала себя в безопасности.
Былые воспоминания дарили иллюзию защиты и не давали слишком рано вынырнуть из приятного забытья. Во сне я снова переживала ключевые моменты наших с ним отношений, слышала его голос, циничные слова, сопоставляла их с его поступками…