Что скрывает Эдем

А вот когда мы остановились перед очередным блок-постом, обнесенным колючей проволокой, и я прочитала надпись на покореженной металлической табличке над входом «Труд освобождает», то стало жутко. По-настоящему. Потому что такую же надпись, только на немецком, я видела в книгах по истории, где рассказывалось про концлагеря.

«Господи, куда это меня занесло? Хоть бы внутри все оказалось лучше, чем снаружи», – промелькнуло в голове, и я с силой сжала кулаки.

Внутри оказалось хуже. Причем гораздо, гораздо хуже. Рудники… Гиблое место.

– Там у нас копры и мастерские, – говорил мой конвоир, указывая рукой вправо. – Напротив – склады. Без разрешения туда не ходи. А вот это барак, в котором ты будешь жить.

Я покосилась на одноэтажное здание со щелями в деревянных досках, которое немногим отличалось от хлева. Закусила губу и снова переключилась на голос охранника.

– Дальше начинаются подземные выработки. Будете вкалывать по двенадцать часов, а попробуете сбежать – мы вас мигом укротим.

Он мотнул головой влево. Я повернулась и с ужасом увидела высокого, худого, обнаженного по пояс мужчину с цепями на ногах, который был прикован к столбу на невысоком постаменте. Его безжалостно и даже с упоением хлестал плетью один из охранников. Спина мужчины была покрыта алыми бороздами, из которых сочилась кровь, а сам он еле стоял на ногах, готовый в любой момент провалиться от боли в беспамятство. Жуткое зрелище.

Когда мы проходили мимо, я снова невольно покосилась на шахтера. На его грязные длинные волосы, неровно обрезанную бороду и лицо, бледное и перепачканное грязью. Но что меня больше всего напугало, так это губы мужчины. Они были приоткрыты и из них вместо крика вырывался полный невыносимой муки то ли хрип, то ли свист. Но я только спустя четверо суток узнала, что он означал.

– Эй, шевелитесь, хватит глазеть!

Дальше каждому из нас выдали каску, какой-то светящийся камень по типу фонаря, самоспасатель (на случай пожара или проблем с вентиляцией), а также два комплекта казенной одежды и обувь. Я брезгливо покосилась на поношенные грязные ботинки со сбитыми мысками и разлохмаченными шнурками, но все же взяла.

– Знали бы, что здесь окажетесь, чемоданчики собрали бы, а? – гыгыкнул мужчина, что работал на складе. – На ваших Небесах небось о рудниках и не слыхивали. Но вы, девчонки, не горюйте. Будете правильно себя вести, то от охотников вам помочь не отобьетесь, – снова гыгыкнул он и облизал губы. – Чистенькие такие, свеженькие…

Я поежилась от его намека и незаметно ободряюще пожала руку коллеге. Она была перепугана и, казалось, готова была расплакаться в любой момент. Но стать поддержкой друг другу нам не позволили. В тот же день раскидали по разным шахтам. Меня отправили на восточную.

Так и начались мои работы на рудниках. Нас поднимали в пять утра, давали на сборы минут сорок, а потом гнали, словно рабов, на шахты. Мы добывали металлическую руду. Не бог весть что, но в Эдеме полезными ископаемыми не разбрасывались. Они слишком быстро заканчивались. Сказка про эфириус была еще одной ложью. Ярким занавесом, призванным скрыть непрезентабельное нутро театра под названием «Реальная жизнь».

Мне пришлось учиться отличать штольню от шурфа, ориентироваться в системе подземных горных выработок и орудовать киркой и лопатой. Кто-то из шахтеров рассказывал, что лет через двадцать после открытия эфириуса в ФФЗ стали появляться аномальные зоны, в которых техника выходила из строя. Глохла. Ни с того ни с сего. Поэтому приходилось все делать по старинке: долбить, выгребать горную породу, лопатами грузить ее в вагонетки и толкать по железной дороге. С помощью силы мышц и примитивных подъемных механизмов доставлять на поверхность и перекладывать в телеги, которые отвозили добытую руду к тому месту, где функционировали машины.

Женщина или мужчина – различий никто здесь не делал. Все были шахтерами и все вкалывали на пределе своих возможностей.

В конце трудового дня я чуть передвигала от усталости ноги, руки от непомерной нагрузки дрожали, и из-за ужасной вентиляции в шахтах мне постоянно не хватало кислорода. Когда я выходила на поверхность, жадно хватала губами воздух, с тоской смотрела на заглохшие буровые станки и экскаватор невдалеке и мечтала, чтобы однажды техника заработала. Как и все здесь.

Мик, начальник нашей смены, то и дело ворчал:

– Это все из-за вас, поганые писаки, и вашего проклятого эфириуса! Раньше мы без него как-то обходились, справлялись своими силами. А теперь все вручную приходится делать. Ни один экскаватор не пашет! А платят меньше…

Среди шахтеров были не только наемники и писатели, но и осужденные преступники. И я очень быстро поняла одну важную вещь: к нам относились гораздо хуже, чем к ним. Вольнонаемные работники насмехались над нашей слабостью, неловкостью, изнеженностью и не упускали возможности поддеть, уколоть, обидеть, а то и просто побить. По поводу и без оного. Мик так все время брезгливо сплевывал, глядя на меня, а когда я к нему обращалась, делал вид, что не слышал.