Что не так с этим миром

Но мы сейчас озабочены не природой и существованием аристократии, а происхождением ее особой власти: почему она осталась последней из истинных олигархий Европы и почему нам кажется, что в ближайшее время мы не увидим ее конец? Объяснение достаточно простое, хотя оно странным образом остается незамеченным. Друзья аристократии часто хвалят ее за сохранение древних добрых традиций. Враги аристократии часто обвиняют ее в том, что она цепляется за жестокие или устаревшие обычаи. И ее враги, и ее друзья ошибаются. Вообще говоря, аристократия не сохраняет ни хороших, ни плохих традиций; она не сохраняет ничего, кроме игры. Кому придет в голову искать среди аристократов старинный обычай? С таким же успехом можно поискать у них старый костюм! Бог аристократов – не традиция, а мода, то есть противоположность традиции. Если бы вы захотели найти старинный норвежский головной убор, стали бы вы искать его в высшем скандинавском свете? Нет, у аристократов не бывает обычаев – в лучшем случае у них есть привычки, как у животных. Только у толпы есть обычаи.

На самом деле власть английских аристократов опиралась на противоположность традиции: простое объяснение власти наших высших классов заключается в том, что они всегда тщательно придерживались так называемого прогресса. Они всегда следовали последней моде; аристократии это дается довольно легко. Ибо аристократия – это высшее проявление того склада ума, о котором мы только что говорили. Новшество для нее – роскошь, граничащая с необходимостью. Прежде всего, аристократы настолько устали от прошлого и настоящего, что, разинув рты, с ужасным голодом глядят в будущее.

И хотя великие лорды многое забывают, они всегда помнят, что их дело – защищать новые вещи, те, о которых твердят университетские профессора или суетливые финансисты. Таким образом, они встали на сторону Реформации против Церкви, вигов против Стюартов[78], бэконовской науки против старой философии, производственной системы против ремесленников и сегодня держат сторону возросшей власти государства против старомодных индивидуалистов. Короче говоря, богатые всегда современны, в этом их, как говорится, бизнес. Но непосредственное влияние этого факта на вопрос, который мы изучаем, несколько своеобразно.

В каждом из затруднительных положений, в которые попадал обычный англичанин, ему говорили, что, по какой-то конкретной причине, это все к лучшему. В одно прекрасное утро он проснулся и обнаружил, что общественные институты[79], которыми он в течение восьмисот лет пользовался как постоялым двором и святилищем одновременно, были внезапно и варварски упразднены, чтобы увеличить личное состояние примерно шести или семи человек. Можно было бы подумать, что он будет раздражен этим, и да, там и сям англичанин восставал, но его протест был подавлен солдатами. Но не только армия заставляла его замолкнуть. Мудрецы сдерживали в той же мере, что и солдаты: шестеро или семеро человек, отнявших прибежища у бедняков, сказали, что они делают это не для себя, а для религии будущего, великой зари протестантизма и истины. Поэтому всякий раз, когда дворянина семнадцатого века ловили на том, что он сносит забор крестьянина и ворует его поле, дворянин взволнованно указывал на лицо Карла I или Иакова II[80] (которое в этот момент, возможно, было сердитым) и, таким образом, отвлекал внимание простого крестьянина. Великие пуританские лорды создали Содружество[81] и разрушили общины. Они спасли своих более бедных соотечественников от позора платить корабельные деньги[82], отняв у них деньги на плуги и лопаты, ведь бедняки, разумеется, были слишком слабы, чтобы охранять свое достояние. Прекрасный старый английский стишок увековечил эту легкую аристократическую привычку:

Кто с поля свел гуся – тот вор,
Его ждет строгий приговор.
А кто украл у гуся поле,
Гуляет тот себе на воле.

Но здесь, как и в случае с монастырями, мы сталкиваемся со странной проблемой подчинения. Если у гуся украли поле, можно лишь сказать, что он был великим гусем, способным пережить это. Правду говоря, с гусем провели беседу. Ему объяснили, что все это нужно для того, чтобы достать лиса Стюарта за морями. Так в девятнадцатом веке аристократы, ставшие владельцами шахт и директорами железных дорог, искренне уверяли всех, что они делают это не по произволу, а благодаря недавно открытому Закону Экономики. Так преуспевающие политики нашего собственного поколения вносят законопроекты, препятствующие бедным матерям гулять с детьми в публичных местах, или преспокойно запрещают своим арендаторам пить пиво в открытом для всех кабаке. Но эта наглость не вызывает волну возмущения как вопиющий феодализм – она вызывает мягкие упреки как социализм. Ибо аристократия всегда прогрессивна, она всегда идет в ногу со временем. Светские вечеринки сдвигаются на все более поздний ночной час, потому что аристократы пытаются жить завтрашним днем.