Что, если мы поверим

– То, что ты обо мне знаешь, – это только мои хиты. Песни из альбомов, о которых уже заранее известно, что они попадут в чарты. Знаешь, когда я написал свой первый хит, я не представлял, что эта песня окажется чем-то подобным. Now появилась просто так. Я ни о чем не думал, я просто пробовал так и сяк, без определенной цели, не особо заморачиваясь. И совершенно не рассчитывал, что именно этот трек взорвет чарты. Думаю, никто не предполагал. А затем всем захотелось повторения. Еще больше песен в стиле Now. О закатах, бесконечном лете, что все в порядке и жизнь прекрасна. Но жизнь не всегда прекрасна, я писал и об этом. Но эти песни не были так успешны. Нет, пойми меня правильно, я рад, что написал Now. Это был мой прорыв, но этим я загнал себя в рамки. Ну, понятно же, всем хотелось, чтобы я писал что-то подобное, чтоб это опять сработало.

Я медленно кивнула. Он еще никогда за один раз так много о себе не рассказывал.

– Значит, у тебя были и другие песни?

Скотт только пожал плечами:

– У меня стопки подобных текстов, как, впрочем, и у каждого сочинителя. Тони, мой менеджер, считал многие вещи клевыми.

Я кивнула, мне ли не знать, кто такой Тони и что он думает. Я пересмотрела тысячи интервью с ним и блоги с концертных туров.

– А «Наско» нет?

– Нет, не совсем, так прямо они не отказывались. Но всегда подталкивали меня в другом направлении: «Скотт, давай еще что-то типа Now». От Manic они вообще одурели. Lier, Mess Me Up, Lost in Control – это было именно то, чего они хотели. Мне эти песни тоже нравятся. Я никогда не писал чего-то, за что мне стыдно. Но там всегда была лишь малая часть меня. А все остальное, что как раз важно для меня, для них не имело большого значения. Это поганый бизнес. Я люблю длинные вступления, а им нужно, чтобы максимум через пятьдесят секунд песня выстреливала, иначе слушателей не зацепить. Никаких экспериментов, и желательно короткие треки, радиостанции их любят больше всего. И ни в коем случае не длиннее четырех минут, если трек набирает обороты где-то в последней трети, то его можно смело отправлять в мусорное ведро. Я думал, ладно, о’кей, пусть первый альбом будет коммерческий, зато потом я буду сочинять музыку по своим правилам. Буду настоящим. Но вдруг после девяносто двух концертов в тридцати странах ты оказываешься совершенно опустошенным.

Скотт замолчал, а я кивнула, словно хоть чуточку могла понять, каково это. Я слабо себе представляла, как он прошел через все это. Как концерт за концертом стоял на сцене перед многотысячной толпой фанатов. И то, что сейчас он сидит рядом со мной – вьющиеся волосы, уставший взгляд, – тоже невозможно было представить.

– Каждый вечер одно и то же. На любой арене, не важно, в каком городе, даже какая страна, все одинаково. На самом деле мне хотелось делать это каждый раз особенно. Ведь и зрители семидесятого по счету концерта заслуживали того, чтобы я выкладывался по полной. Я не хотел делать это без запала, на автопилоте. Но пришло время, и я понял, что для толпы там, по другую сторону сцены, каждый из этих вечеров был лишь однажды прожитым представлением. А закулисье и мои номера в отелях выглядели одинаково. Только внутри у меня было всегда по-разному, но я не должен был подавать виду. Людей не волнует, в порядке ты сегодня или нет. Они потратили долбаных восемьдесят долларов за билет и ждут твоего выступления ничуть не хуже, чем по радио. И ты выкладываешься, а как же иначе? А потом загораются прожекторы, толпа скандирует твое имя, адреналин кипит, и перед тобой стоит выбор. Покинуть сцену и продолжить жить своей жизнью или идти в гостиничный номер и сидеть там, пока громкая тишина не проглотит тебя. Это простая усталость, но уснуть ты тоже не можешь. По крайней мере без…

Он замолк, а у меня сжался желудок.

– Без чего? – прошептала я.

Скотт прикрыл глаза.

– Для кого-то это – травка, окси, фен… или просто ксанакс. Его добыть легче всего. Поначалу только иногда, после концертов на больших стадионах. Затем постепенно все стадионы становятся большими, а ночи темными и одинокими. Однажды ты принимаешь это и перед интервью. Потом по утрам, перед тем как выйти из отеля, потому что снаружи тебя каждый день поджидают сотни фанатов. Не важно, в какой ты стране. Потом уже после обеда, перед саундчеком. Потом регулярно утром, после обеда и вечером. А то, что это становится серьезной проблемой, ты замечаешь, когда уже слишком поздно. Или когда кто-то рядом с тобой, кто вроде в порядке, однажды свалится после концерта. Раз – и покойник.

Я почувствовала ком в горле, ведь сразу поняла, о ком речь. Как не вспомнить заголовки газет, от которых тогда ледяным холодом сжалось сердце: «ЭКСТРЕННОЕ СООБЩЕНИЕ – певец Эли в возрасте 22 лет обнаружен мертвым после концерта».