Что делать?

поет он. «Давно отгадала, – говорю я, – ты разбойник»; что ж, это правда, он разбойник, да? Он разбойник. Что ж отвечает он, господа? «Видишь, говорит, я плохой жених тебе»:

О дева, друг недобрый я,
Глухих лесов жилец, —

совершенная правда, глухих лесов, потому, говорит, не ходи со мною,

Опасна будет жизнь моя, —

потому что ведь в глухих лесах звери, —

Печален мой конец, —

это неправда, дети, не будет печален, но тогда я думала и он думал; но все-таки я отвечаю свое:

Красив Брингала брег крутой,
И зелен лес кругом;
Мне с другом там приют дневной
Милей, чем отчий дом[68].

В самом деле, так было. Значит, мне и нельзя жалеть: мне было сказано, на что я иду. Так можно жениться и любить, дети: без обмана; и умейте выбирать.

Месяц встает
И тих и спокоен,
А юноша-воин
На битву идет.
Ружье заряжает джигит.
И дева ему говорит:
«Мой милый, смелее
Вверяйся ты року»[69], —

в таких можно влюбляться, на таких можно жениться. «Забудь, что я тебе говорила, Саша, слушай ее!» – шепчет одна и жмет руку. «Зачем я не говорила тебе этого? Теперь буду говорить», – шепчет другая.

– Таких любить разрешаю и благословляю, дети:

Мой милый, смелее
Вверяйся ты року!

Совсем развеселилась я с вами, – а где веселье, там надобно пить,

Гей, шинкарочка моя,
Насыпь меду й вина, —

мед только потому, что из песни слова не выкинешь, – шампанское осталось? – да? – отлично! – откупоривайте.

Гей, шинкарочка моя,
Насыпь меду й вина,
Та щоб моя головонька
Веселонька була!

Кто шинкарка? Я шинкарка:

А у шинкарки чорни бривки,
Ковани пидкивкы![70]

Она вскочила, провела рукой по бровям и притопнула каблуками.

– Налила, готово! – mesdames и messieurs, и старикашка, и дети, – берите, щоб головоньки веселоньки були!

– За шинкарку! За шинкарку!

– Благодарю! Пью свое здоровье, – и она опять была за роялем и пела:

Да разлетится горе в прах! —

и разлетится, —

И в обновленные сердца
Да снидет радость без конца[71], —

так и будет, – это видно:

Черный страх бежит, как тень,
От лучей, несущих день;
Быстро гонят тьму и хлад,
Свет, тепло и аромат;
Запах тленья все слабей,
Запах розы все слышней…[72]

Глава шестая Перемена декораций

– В Пассаж! – сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет. Ехала она не одна – с Мосоловым; Мосолов с Никитиным сидели на передней лавочке коляски, на козлах торчал еще третий юноша, а рядом с дамою сидел мужчина лет тридцати. Сколько лет было даме? Неужели двадцать пять, как она говорила, а не двадцать? Но это дело ее совести, если прибавляет.

– Да, мой милый, я два года ждала этого дня, больше двух лет; в то время как познакомилась вот с ним (она указала глазами на Никитина), я еще только предчувствовала, но нельзя сказать, чтоб ждала; тогда была еще только надежда, но скоро явилась и уверенность.

– Позвольте, позвольте! – говорит читатель, – и не один проницательный, а всякий читатель, приходя в остолбенение по мере того, как соображает, – с лишком через два года после того, как познакомилась с Никитиным?

– Так, – отвечаю я.

– Да ведь она познакомилась с Никитиным тогда же, как с Кирсановыми и Бьюмонтами, на этом пикнике, бывшем в конце нынешней зимы?

– Совершенная правда, – отвечаю я.

– Так что ж это такое? вы начинаете рассказывать о 1865 годе?

– Так.

– Да можно ли это, помилуйте!

– Почему ж нельзя, если я знаю?

– Полноте, кто же станет вас слушать!

– Неужели вам не угодно?

– За кого вы меня принимаете? – Конечно, нет.

– Если вам теперь не угодно слушать, я, разумеется, должен отложить продолжение моего рассказа до того времени, когда вам угодно будет его слушать. Надеюсь дождаться этого довольно скоро.

4 апреля 1863

Приложения

Николай Гаврилович Чернышевский в его романе «Что делать?» [73] (Письмо к издателю «Северной пчелы»)

Черт не так страшен, как его рисуют!

Н. С. Лесков

Роман И. Г. Чернышевского «Что делать?» кончился в майской книжке «Современника». Русская критика теперь занята: она думает, что ей делать с этим «Что делать?».

<…>