Что было, то было (повести, рассказы)

— А кончилось плохо. Решать Шуре было тру-удно. Мужья-то один одного лучше… Они снова налили — теперь по полстакана. Шура встала улыбчивая, пошла за чем-то на кухню… Пошатывается. Хмель свое берет. А мужья не замечают, беседуют себе, и в разговоре ни тот, ни другой Шуры не касаются — будто ничего промеж их такого нету, друзья друзьями. Долгонько они так сидели, уж водка кончается. И тут Афанасий хватился: «Что ж это Шура-то не с нами?» Иван по-своему понял ее уход: «Наверно, надоело ей нас слушать да на пьяненькие наши рожи глядеть». Беседа их после того не пошла. «Может, позвать Шуру?» — беспокоился Афанасий. «Пойдем посмотрим, не плохо ли ей», — согласился Иван. Пошли на кухню. Нет там Шуры. Спросили у соседки — и к ей не заходила. Афоня кинулся на улицу. Нет и там. Да и прохладно было — не усидишь на улице. Тогда он полез на чердак. Чуяло сердце-то. И только голову просунул — ка-ак закричит!.. Там, на чердаке, висела она, родная, в петле…

— Да что ж она, дура! — вскрикнула Валя.

— Так она надумала, матушка. Удавилась. Не вынесла счастья: погибший муж вернулся и второй есть. Выбрать не хватило сил. Торопилась покончить, покуда хмель не прошел… Теперь оба мужа горюют, и каждый себя виноватит… Хорошая была женщина, красивая из себя. И уж шибко совестливая, царство ей небесное…

Валя сквозь слезы прошептала:

— Глупая, глупая…

Ольга закусила губу, чтобы не всхлипнуть над этим чужим горем: близко к сердцу приняла она судьбу неизвестной ей женщины.

* * *

Ольга вышла с почты последней. Одна направилась сквериком домой. Из головы не выходила история, рассказанная тетей Пашей, и Ольга, задумчивая, не замечала под ногами облетевших с берез золотистых листьев, не видела ничего кругом. И когда ее кто-то окликнул по имени, вздрогнула и остановилась.

— Ой, это вы!.. Напугали как… — сказала она, увидев в осенних сумерках вставшего со скамейки Виктора Михайловича.

— Простите, Оля! — виновато произнес он. — И за то, что напугал вас, и за то, что вот так… дерзко поджидаю…

Она пришла в себя и выговорила ему:

— Вы уже два месяца такой. Появляетесь на почте… А писем нет и, наверно, не будет.

— Да, вы угадали: я не жду писем. И не от кого: ни родных у меня, ни близких.

— Зачем же тогда подходить к окошку «До востребования»?

— Вы обижены на меня?

— Люди замечают…

— Это ведь единственное место, где я могу видеть вас.

— Вы говорите так, как будто… Зачем?.. Не надо, прошу… Я люблю своего мужа.

— Я все знаю. Ваш муж погиб на фронте.

— Он пропал без вести.

— Это одно и то же.

— И все равно я люблю его.

Виктор помолчал и уже другим — погрустневшим — голосом произнес:

— У меня война тоже отняла многое…

— Значит, вам нетрудно понять мое настроение?

— Я понимаю… Может, разрешите проводить вас?

— Спасибо, Виктор Михайлович. Дойду я. Не сердитесь. Сашка, наверно, заждался.

— Как он поживает, танкист?

— В заботах. Школьник! Учится прилежно.

— Молодец. Привет ему передавайте.

— Он и так вспоминает вас. Что ж, до свидания.

— До свидания, Оля…

После этого разговора Виктор Михайлович перестал заходить на почту за письмами, которых ему никто не слал. А Ольга — странное творится с человеком! — ждала его прихода. И когда за несколько дней до Октябрьского праздника он снова окликнул ее после работы на бульваре, она даже обрадовалась и не скрывала эту радость от него.

Они с час гуляли по городу. Было прохладно, и Виктор Михайлович взял Ольгу под руку. О многом переговорили они за этот час. Ольга узнала, что Виктор приехал в город незадолго до ее приезда. До того жил в рабочем поселке километров за тридцать. Там перед родами умерла от малярии его жена. Работал он на городской электростанции инженером.

Они оказались около ее дома. Ольга сжалилась — озяб человек, — пригласила Виктора к себе согреться чаем.

Саша обрадовался приходу дяди Вити, забавно болтал с ним, и Ольга видела, что он понравился гостю, ну а гость — Саше…

Виктор пригласил Ольгу пойти с ним седьмого ноября в гости в одну знакомую ему семью. Она чуть замялась, но согласилась.

За праздничным столом кроме хозяев — мужа и жены — были еще две пары. Было просто, уютно, весело. Ольга невольно сравнивала Виктора с остальными мужчинами. Статный, скромный, меченный фронтовыми ожогами на лице, остроумный, но и не болтливый собеседник, внимательный к ней и к соседке слева за столом, он казался Ольге красивей, лучше тех троих, да, похоже, и женщины выделяли его среди своих мужей — охотно танцевали с ним.

На долю Ольги достался вальс «В парке старинном». Раньше слов о седине, слетевших с пластинки, она впервые разглядела — у Виктора седые-седые виски. Седина эта удивительно шла ему, так же как шрамы на лице, без которых, казалось, он был бы обыкновенной, проще.