Что было, то было (повести, рассказы)

— Да. Старшиной стал. «Сравнялся, — говорит, — с твоим». — «А моего, — отвечаю, — нет уже». Рассказала про Минск… про все…

С этого дня Ольга стала замечать перемену в поведении Ирины: она больше прежнего следила за собой, даже губы подкрашивала, вынула из сундука наряды, сшитые Ольгой.

Вскоре из-за Ирины произошел забавный случай. Для Ольги он обернулся незаслуженной обидой.

Колхозницы табунком спешили домой на обед с ближней пожни. Была тут и Ольга. Перед тем как разойтись по домам, Нинка Пашенькина вскрикнула:

— Бабы, вор!

Думали, в шутку она. Посмотрели — не улыбается.

Ирина даже хихикнула:

— Перестань пужать!

— Ей-богу, вор! — с серьезным видом подтвердила. Нинка. — К вам, Ирка, на сеновал он…

— Не померещилось тебе?

— Видела же, как сиганул!

Началось тут!

Одна с ехидцей заметила:

— Вор-то, видать, не дурак, знает, где можно поживиться.

Другая намекнула:

— А может, миляш чей?

Третья, повоинственней, предложила:

— Пошли, бабы, окружать!

И всем шумным табуном кинулись к дому Евдокима Никитича.

Забрались на сеновал и давай шуровать вилами, приговаривая:

— А ну, вылезай, ворюга, а то худо будет!

— Приколем, вылазь!

— Ой, дайте мне пырнуть в него!

И вот в дальнем углу зашуршало сено. Перед бабами появляется не кто-нибудь, а муж той самой Нинки, что первая узрела вора. Ухмыляется:

— Вы что, сдурели, бабы? Кишки могли выпустить. У меня — дети, жена вон…

Шутливую речь его тотчас оборвала Нинка:

— Ты же в город уехал! — Двинулась к нему — руки в бока.

— Уехал и приехал, — ответил Иван, отряхивая с себя сухие былинки.

Семейный разговор продолжал накаляться.

— А зачем на чужой сеновал пожаловал?! Поманили, что ли?! — сверкнула Нинка злыми глазами в сторону Ольги. — Не она ли, не Оленька ли?

Иван одернул жену:

— Да ты что, рехнулась?!

— Говори при всех, кобелина! — требовала Нинка.

— Пошутил же я. Разыграл вас.

На помощь Нинке вышла вперед ее тетка:

— Ты, бригадир, дурам каким скажи, а мы…

Иван не дал договорить:

— И верно — дуры! Другие спасибо сказали бы, что повеселил… Заместо кино… А вы — вилами… Брюхо распороть могли.

— Правда, что мы напустились на бедняжку? — деланно жалостным голосом обратилась к соседкам Лиза Крошкина, подруга Нинки, женщина крупная и дебелая — явная противоположность своей фамилии. — Бригадир, может, оповещал по наряду, а мы его… Много ли у нас мужиков-то, грех обижать.

Еще одна встрянула:

— Ты-то, Ольга, почему не заступишься? Хотя что я!.. Ты ж о Васеньке своем горюешь…

Ольга готова была провалиться сквозь землю — будто виноватая, раскраснелась, потеряла дар речи. Шутки сыпались со всех сторон:

— А у тебя, Вань, губа-то не дура…

— Посмотреть бы, бабы, в щелочку это самое кино. Поте-еха!..

— Заикаться еще начнет — оставьте его в покое…

Нинка поняла, что бабы радешеньки случаю потешиться над ее Иваном, и грубовато потянула его за рукав:

— Пошли отсюдова! Свой сор, сами и подметем…

Когда Ирина и Ольга вошли в свою зимовку, Ольга сказала:

— Я ведь все знаю, Ира. Любитесь вы с Иваном.

— Мое дело вдовье, — задумчиво проговорила Ирина.

— А они на меня накинулись. Что ж ты не остановила: «Зря вы… Не к ней он шел»? Струсила, да?

Ирина тихо ответила:

— Мне, Ольга, жить ведь тут. Бабы съедят. А к тебе не пристанет… Ты уж прости. Верно, струхнула. Черт попутал…

И все же к Ольге пристало. Сплетня пошла гулять по колхозу. Судачили старухи. Нинка, ревнуя, не упускала случая, чтоб при встрече с Ольгой не сказать какую-нибудь гадость, не задеть частушкой.

Однажды Ольга, звякнув ведрами, остановилась у колодца. В это время колхозной улицей шли четыре женщины. Была тут и Нинка. Заметив Ольгу, она запела:

Я иду, а Ваня пашет
Черную земелюшку.
Подошла да и сказала:
«Запаши изменушку».

Перед домом Евдокима Никитича, на виду у Ольги Нинка затянула новую частушку:

Я любила, ты отбила,
Так люби облюбочки.
Ты целуй после меня
Целованные губочки.

Сзади Нинки, поотстав чуть, шла Ирина. Перед тем как свернуть в свой двор, она остановила женщин:

— Постойте-ка, бабы!.. Видно, пора признаться мне. — Говорила она громко, чтобы слышала и Ольга у колодца. — Ведь тогда не к Ольге приходил Ванька-то, а ко мне.

Лиза Крошкина сделала гримасу на лице:

— Не смеши, Ирка!

— Ей-богу, не к ней!

Не поверила и бригадирова жена:

— Не ври! Не выгородишь. Знаем!

Ирина кинула ей:

— Глупая ты, Нинка!

Ольга из бадьи наполнила водой ведра, понесла. Ирина встала на пути ее. Предложила:

— Давай помогу.

Та ровно не слышала. Спросила:

— Ну что, не удалось выгородить?

А Нинка никак не могла угомониться. Уже удаляясь, пела во весь голос:

Свою горькую тоску
За рекой оставила.
Не хотела песен петь,
Изменушка заставила.

— Ну и горло у Нинки! — не удержалась, качнула головой Ирина.

Ольга вздохнула и тихо, как бы самой себе, сказала:

— Пора мне, кажется, уезжать в город. Ирина заглянула Ольге в глаза:

— Зря ты к сердцу все принимаешь.

— Не только в этом дело. Надо же когда-нибудь и совесть знать. Прилепилась…