Как мы уже видели, самая первая сцена «Таксиста» полна простой нарративной информации. Биклу не спится ночами. Он ветеран войны в почетной отставке. Согласен работать по еврейским праздникам. От картонной игры его спасает то, что каждая фраза не только служит винтиком в механизме нарратива, но и представляет собой историю.
Кадровик: Ладно, покажи водительские права. А как насчет нарушений?
Бикл: Чисто. Абсолютно, как моя совесть.
Кадровик: Ты что, издеваешься? Мне надоели паршивые умники вроде тебя. Если вздумал издеваться, лучше сразу проваливай. Ясно?
Бикл: Простите, сэр. Я просто пошутил.
Кадровик: Здоровье?
Работа нужна Биклу не только для того, чтобы оплачивать счета. Он хочет стать частью окружающего мира. Более того, он хочет настоящего общения, которое будет отличаться от бездушных и корыстных деловых отношений. Так что как только ему кажется, что они с собеседником более-менее достигли взаимопонимания, он отпускает шутку. Это проявление дружеской симпатии, выражение доверия.
А вот кадровик крепко держится исключительно деловых принципов. Единственное, чего он хочет, – убедиться, что Бикл его не обворует, что он будет усердно работать и, по возможности, проявит себя старательным работником, который делает то, что ему велят. Он знает по собственному опыту (Гарри, возьми трубку!), что большинство сотрудников надо упрашивать, если хочешь от них хоть чего-то добиться. Так что они должны знать, кто здесь хозяин. И немножко его бояться. Потому как только Бикл пытается проявить себя как равный, кадровик мгновенно его осаждает. Причем жестко.
Бикл тотчас же замыкается. Улыбка гаснет, он резко сникает, взгляд тухнет. Последующий разговор представляет собой ряд разрозненных вопросов и таких же разрозненных ответов, пока кадровик не узнает, что Бикл служил в морской пехоте. Тут-то он и меняется. Он откидывается в кресле, утрачивает угрожающую манеру вести себя и пытается обратиться к Биклу как ветеран к ветерану, человек к человеку. Но уже поздно. Бикл замкнулся, отстранился, ощутил свое одиночество и в некоторой степени – горечь. Самая первая сцена и динамика ее истории – весь фильм в миниатюре. Впрочем, мы-то уже знаем, что для отличного сценария это неудивительно.
К этой сцене применима и орфическая парадигма. Биклу нужна компания. Он пытается ее получить. Его разрывают на куски. Он возрождается, превратившись при этом в опасного, мрачного, замкнутого типа, которого придется снова пропустить через мясорубку, только позже. Если будете анализировать фильм в целом, а именно это я вам и рекомендую, обратите внимание, насколько мотив «утрата / потребность – поиск – надежда – растерзание – возрождение» пронизывает каждый сюжетный поворот, каждый момент, каждую сцену и, учитывая, что сценарий написан великолепно, практически каждую фразу. Вся композиция вибрирует от энергии. Пожалуй, именно это определяет ее вечно актуальное – а потому существующее вне времени – качество.
Как написать тишину
Пола Шредера по праву хвалят за сценарий «Таксиста», однако большая ошибка – считать, будто написал он только слова. Не менее важна тишина. Паузы между словами – то самое пространство, где большей частью и живет история.
Фокус в том, чтобы прописать не только то, как герой говорит, но и то, как он слушает. Замолкая, персонаж не перестает существовать. В зависимости от услышанного он будет меняться, а эти перемены могут повлиять на говорящего. Всегда надо смотреть на пробел между двумя репликами персонажа и отмечать движение, изменения, историю. Посмотрите, как меняется Бикл от «Чисто. Абсолютно, как моя совесть» до «Простите, сэр. Я просто пошутил». Происходит огромный сдвиг в отношении к собеседнику, в образе мысли и эмоциональном состоянии. Аналогичным образом взгляните на пространство между репликами кадровика – можно заметить схожую динамику. Когда пишешь диалоги, неизбежно придумываешь не только слова, но и пространство между ними.
Мы уже заметили, что сценарии вообще не отличаются плотностью. Кажется, что большая часть страницы пустует. Порой велик соблазн заполнить это пространство, тем самым продемонстрировав, что ты хоть как-то потрудился. Мы ведь говорим, что сценарное искусство – это процесс заполнения листа бумаги словами (а раз мы ничего не пишем, что вообще мы тут делаем, черт возьми?). Однако суть не в этом. Искусство сценария большей частью в том, чтобы наблюдать за тишиной.