Чрезвычайные обстоятельства

Ротный выматерился, послал назад, в пыль, очередь из ручника, в ту же секунду закашлялся, положил ручник себе на колени, руками сдавил грудь. Откашлявшись, прохрипел, хваля водителя бронетранспортера:

– Молодец, парень!

Чутким ухом Дадыкин уловил пулеметную стрельбу впереди – из грохота вытаял грохот, в рычании мотора возник характерный стук, который капитан до конца жизни уже не спутает ни с каким другим, – понял, что пулеметчик головной машины отсекает группу ретивых, похвалил и его:

– И ты молодец, парень!

Через несколько минут колонна, так и не входя в бой, вышла из него. Ротный соскреб с куртки грязь, прочистил горло, оглядел своих ребят – никто не свалился с брони?

Но все научились так цепко ездить на бронетранспортерах и так лихо нырять за какую-нибудь спасительную железку-скобу, либо встопорщенную стальную ресницу, оберегая голову, и избегая дырок в теле, что ротному невольно подумалось: а ведь ребята родились с этим, вобрали в себя с молоком матери – и тоже, как и ротный, уже до конца жизни не избавятся от дурной привычки постоянно опасаться.

Хоть Дадыкин и не сомневался, что все находятся на месте, он все-таки пересчитал людей, облегченно вздохнул – все тут, во второй раз немо зашевелил губами, пересчитывая солдат опять.

Дорога втянулась в невысокое грязное ущелье, пыль исчезла – по плоским размолотым камням бежала вода, слизывала с поверхности все, что на ней оставалось. Сделалось легче дышать.

– Степь да степь круго-ом, путь дале-ек лежи-ит, – затянул неугомонный Евсеев, поглядывая на старые, шерстистые от пыли и сухой травы горы – какие-то оглаженные, лишенные острых углов, срезов – издали они вообще всякому путнику кажутся бархатистыми, бескостными, и такими уютными, что под любым камнем можно устраивать жилье – усталое тело обласкает мягкий ветерок, теплые, пропитанные солнцем камни обогреют, небо заботливо укроет, и лучше этого одеяла нет никакого другого на свете, но обманчива внешность, обманчивы здешние горы. – Путь да-алек лежи-ит – продолжал петь Евсеев, повторяясь, возвращаясь каждый раз на старое место, как заезженная пластинка. – Остановиться бы, товарищ капитан, охолонуться, опорожниться! А то баки переполнены.

– Нет! – твердо сказал ротный. – Сливай на ходу. Пока не пройдем зеленку – никаких остановок!

Зеленка – зона, где водятся зеленые, правоверных в зеленке, как блох – с пулеметами, с «эресами», с безоткатными пушками и минометами. Вооружены, как регулярное войско, и пока «бетеэры» не пройдут эти плюшевые горы, где из каждой складки по ним могут ударить и страшным скребком смахнуть людей с брони, превратить в гуляш, в капитане железной занозой будет сидеть тревога, жалить больно и вызывать сосущую тошноту в желудке.

Тревога, сидевшая в ротном, усилилась – он чувствовал что-то такое, чего не чувствовал ни водитель его машины, идущей теперь в «замке», ни Евсеев, ни серолицый неразговорчивый оператор-пулеметчик – но водитель отвечает только за свою баранку да за дырки в колесах – отчитывается за них перед своим помпотехом, пулеметчик – за ствол с гашеткой и патроны, Евсеев вообще только за собственные потроха и сопли, а ротный отвечает за всех. И за все.

– Напрасно вы не дали мне продырявить колеса у бурдахайки, – неожиданно сказал Евсеев.

– Умолкни! – неохотно отозвался ротный. – Поживем – увидим.

Опасные горы прошли на пять – ни единого сучка, горы были тихи и безлюдны, печальны, как вообще бывают печальны старые горы. Дорога криво вытянулась из ущелья, перекинула свое тело через плоское каменное плато, за которым снова начинались мелкие древние горы, вышелушенные ветром, снегом и дождями, за теми горами снова шло плато: ротный, пока двигались в кишлак, постарался запомнить их, как и вообще всякие камни на проселке, изъезженном бурдахайками и игрушечными повозками, в которые впряжены мулы. Пыли здесь было много меньше, чем на грунтовом проселке, а в некоторых местах вообще не было – под колесами глухо пощелкивал ровный укатанный камень, успокаивал ротного – в такой тверди мину не очень-то поставишь – и яму не выроешь, и землей не засыплешь.

Плато и следующую гряду гор также прошли на пять, – ни одного выстрела, ни одного зацепа. «Все, хватит сидеть в замке и прикрывать колонну, – решил Дадыкин, – вперед, в голову!»

Словно бы что-то чуя, ротный оглядел обочины. С одной стороны и с другой. И слева и справа – камень и камень – пепельно-землистая твердь с красноватыми проплешинами, крепкая, очень крепкая, кое-где украшенная окостеневшей травой – пучок от пучка расположен далеко, семени на этом жарком столе зацепиться не за что.

«Мин нет», – подумал ротный.

В ту же секунду впереди раздался взрыв. Дадыкин сморщился всем лицом, морщины у него обозначились даже на шее, под ушами, затылок тоже пошел сборчатыми складками. Словно бы обжегшись, капитан втянул в рот побольше воздуха.