Чревовещатель

— Что ты скажешь на это? — спросил Паскуаль, окончив рассказ.

— Я скажу, что ты молодец! С тобой приятно работать. Мне кажется, что у меня в кармане уже шевелятся банковские билеты. Есть ли у тебя план?

Паскуаль почесал затылок.

XXVIII

— Есть ли у тебя план? — повторил свой вопрос Ракен. — В таком важном деле всегда нужно заранее составить план.

— Не торопись, дружище, — сказал ему Паскуаль. — Все зависит от того, что будет делать офицер после ужина. Но успокойся. Если не представится возможность действовать обыкновенным путем, то мы прибегнем к крайним мерам, которые всегда удаются…

— О каких мерах ты говоришь?

— Наклонись ко мне немного, я тебе скажу на ухо… Некоторые слова не стоит произносить громко.

Ракен повиновался, а молодой разбойник продолжал:

— Предположим, что после ужина Жорж Прадель, закурив сигару, отправится шляться по бульварам, а затем вернется в гостиницу, не заходя ни в какой подозрительный дом. Тогда стянуть у него портсигар без риска не будет никакой возможности. Полагаю, что ты это понимаешь.

— Понимаю, и очень хорошо.

— Но вот как можно сделать. Я переодеваюсь в почтальона, беру под мышки нечто завернутое в газетную бумагу, вхожу в Гранд-отель, никого ни о чем не спрашивая, мне ведь известно, какой номер занимает лейтенант, — сто четвертый. Я поднимаюсь по лестнице, стучу в дверь. «Кто там?» — «Почтальон с посылкой от господина Домера лейтенанту Жоржу Праделю». Лейтенант не успеет рассудить, что это невозможно. Он начнет разворачивать посылку, и в это время я ударю его в горло или в грудь острым ножиком, который у меня в кармане. Затем возьму портсигар и дам тягу… Как тебе такой план?

— И ты это можешь сделать? — пробормотал Ракен с заметным удивлением.

— Да, могу. Ты знаешь, что я уже это делал. Да и чем я рискую? Если бы я не удрал из военной тюрьмы, то мне давно бы уже всадили двенадцать пуль. Допустим, что меня приговорят к гильотине… не могут же меня убить дважды!

— Действительно, ты молодец! Если ты возьмешься исполнить это, я удовольствуюсь небольшой частью добычи, полагаясь на твое великодушие…

Обмениваясь этими отвратительными словами, два негодяя шли по бульвару. Они добрались до Монмартра и заглянули в ресторан, где разместился Жорж Прадель. Молодой человек продолжал ужинать, читая газету.

— Он еще не дошел до жареного, — пробормотал Паскуаль, — следовательно, ему осталось жареное, легюмы и десерт, не считая кофе и ликеров. Мы успеем перекусить, у меня подвело живот. Пойдем в кабак.

— А у тебя есть деньги? — спросил Ракен жалобным тоном. — У меня решительно ничего.

— Успокойся, я заплачу, — ответил Паскуаль. — На вокзале я стянул одно портмоне. Нельзя сказать, что оно принадлежало какому-нибудь капиталисту, но все-таки в нем кое-что было…

Два сообщника вошли в кабак и перекусили, а затем вернулись к ресторану и расположились за киоском, где продают газеты. Через четверть часа Жорж Прадель вышел с сигарой из ресторана. Вместо того чтобы пойти по Монмартрскому бульвару, он повернул налево и направился по бульвару Пуассоньер.

— Он не домой идет, — тихо сказал Ракен своему товарищу.

— Если он отправится в театр, будет чудесно! — отозвался тот. — В толпе всегда толкаются, а когда толкаются, легко ощупывать карманы.

Вскоре Паскуаль потер от удовольствия руки: Жорж Прадель поднялся на крыльцо театра «Жимназ», взял билет в кресла и исчез под сводами.

— Нельзя терять его из виду, — сказал Ракен.

— Понятно, но нам не стоит торопиться, мы всегда его найдем.

— Где мы сядем?

— В партере, там не так заметно, и оттуда нам будет удобно наблюдать за действиями лейтенанта.

Оставим сообщников, направляющихся в кассу, а сами войдем в театральную залу. Известно, что в «Жимназе» ложи бенуара расположены вокруг кресел и партера. Зала была полна. Жорж Прадель сидел в третьем ряду кресел. Паскуаль и Ракен разместились в предпоследнем ряду партера, следовательно, около лож бенуара, обращенных прямо к сцене. Ракен нагнулся к блондину и сказал ему шепотом:

— Я не вижу, где лейтенант.

— Я тоже, — сказал Паскуаль. — Но в первом антракте я взберусь на галерею — оттуда я его сразу увижу.

— Так, — произнес Ракен, — а теперь посмотрим пьесу. Я никогда ее не видел.

Паскуаль пожал плечами.

— Тут речь идет об одной камелии, умирающей от любви к молодому человеку, который нехорошо с ней поступил. Слезливая пьеса.

— Я это люблю, — прошептал сентиментальный Ракен, — я ужас как люблю плакать в театре. Тут никто не видит, как я чувствителен.

Пьеса началась. Разбойники замолкли. Когда первый акт окончился, Паскуаль сказал:

— Подожди меня здесь. Я все разведаю и вернусь.

Публика выходила толпами, одни — выкурить папиросу на бульваре, другие — зайти в ближайшие кофейни. Жорж Прадель встал со своего места и, повернувшись спиной к сцене, лорнировал залу.

«Ага! — подумал Ракен. — Вот же он! Паскуаль мог бы и не оставлять своего места».