ЧП на третьей заставе

— Господин Усенко не последний козырь в колоде УВО, — заметил он. — Подо Львовом недобитые петлюровцы готовят правительство на случай, если до Киева доберутся. А бывший полковник, видно, метит па пост военного министра. Националисты понимают, что свалить в одиночку Советскую власть — у них кишка топка, вот и ищут себе помощников, а если не темнить — то хозяев. Использует националистов немецкая разведка, а Двуйка — ответвление второго отдела польского генштаба, военная разведка, — вообще взяла УВО на свое содержание.

Иван Спиридонович по-детски открыто радовался. В глубоко посаженных глазах появилась лукавинка. От возбуждения он уже не мог сидеть на месте, прошелся по кабинету, гулко топая по полу сапожищами. И вдруг молодцевато повернулся на каблуке, очутился рядом с Аверьяном, легонечко толкнув его в грудь.

— Не даром хлеб ешь! Молодец! Теперь можно и бабки подбить, как говорят у нас на флоте. Прорвать границу у пятерки из УВО была особая причина: «наследство». Они пришли за ним, должны взять и вернуться восвояси. Вот тут-то мы их и поищем. Второе: занимаются «наследством» знакомые нам с тобою люди — из бывшей банды атамана Усенко, по-сегодняшнему — Волка. Знаем мы и конкретных исполнителей: какой-то Григорий, какие-то бандиты по кличке Квитка и Казначей.

— И Куцого знаем. Это он Яроша прикладом…

Ласточкин сел, задумался. И сразу прорезались на крутом лбу продольные морщины. Глубоко их вспахала жизнь, ничем уж теперь не заборонуешь: ни лаской, ни счастьем…

— Вот с Куцого и начнется наше «возможно, но не уверен» и «не знаю». Второе, непроверенное — кто убит на границе? А третье… Тут бери уже погуще: кто такие Квитка и Казначей, где обитают…

«Ну чего еще тут сомневаться! — думал Сурмач. — Куцый долбанул Яроша. Это факт…»

— Казначеем у Воротынца был Щербань, — высказал он предположение. — Не о нем ли речь?

— Когда был-то? Три года тому. И потом — у Воротынца. В приказе Волка речь идет о должности покрупнее — казначей при наследстве, от которого малая частичка в сто тысяч укладывается. И, смекни, не в совзнаках же собирал «наследство» атаман Усенко, грабя нашу округу: золото, думаю, драгоценности, ну и — ассигнации.

У Ивана Спиридоновича было отличное настроение, которым он заражал и Аверьяна. Поселилась в сердце большая надежда на удачу.

Ласточкин продолжал размышлять вслух:

— Но ассигнации, сам понимаешь, бумажки. Были николаевки, были керенки… Словом — ассигнация, которую выпускало несуществующее ныне правительство, вещь ненадежная. А на черном рынке в Белоярове, по имеющимся данным, скупают за ассигнации золото.

Да, теперь Аверьян кое-что начал соображать. Но каким далеким и изломанным показался ему этот путь: через черную биржу к… Григорию, Казначею, Квитке и их кладу.

— Ну, на сегодня хватит, — подытожил Ласточкин, — пойдем, отведу тебя к нашим в коммуну, познакомлю.

АНОНИМКА НА БЫВШЕГО ФОТОГРАФА ЦАРСКОЙ ТЮРЬМЫ

В длинном коридоре, в который можно было попасть только с веранды, ни одного окна и пять дверей: две — направо, две — налево и одна — прямо.

Ласточкин привел Сурмача в комнату, окна которой были заколочены досками, и, жестом щедрого хозяина показав «апартаменты», сказал:

— Не то, что в Крыму лотом, но ни один еще до смерти не замерз.

— И на снегу доводилось спать, выдержу, — заверил бодрячком Аверьян, чувствуя, как опахнуло его стойким холодом остывшего помещения.

В комнате находилось шестеро чекистов, каждый занимался своим делом: один — курчавый такой, как молодой Пушкин, читал. Двое чинили по-солдатски одежду, а остальные просто отдыхали.

Курчавому начальник окротдела сказал:

— У нас новенький, попросился в экономгруппу к Ярошу. Завтра покажешь ему все, что есть у тебя на «кухне» по белояровской толкучке, по спекулянтам валютой. А сейчас возьми-ка его под свое крылышко. Да чтоб все было на уровне: кровать и прочее. — Ласточкин повернулся к Сурмачу и представил ему курчавого. — Борис Коган, парень из проворных: дай задание — он тебе из тундры жареного мамонта приволокет.

Борис сделал новичку обзор. Пробежался взглядом по потертой куртке, по маузеру. Рассмотрел сапоги.

— На полу спать не будет, — заверил он начальника окротдела.

Ласточкин ушел. Сурмач сразу оказался в центре внимания населения коммуны. Все уже знали, что новичка звать Аверьяном Сурмачем, что он ездил в погранотряд, где ранили Яроша.

Пришлось отвечать на десятки вопросов: да как это случилось, да каково самочувствие Тараса Степановича. Больше других суетился Борис. Кровать для Сурмача он «организовал» за полчаса. Оказывается, она стояла в подвале и ждала своего часа.

— У буржуев конфискована.

Двуспальная, широченная, при необходимости на ней можно было бы разместить целое отделение. Аверьяну даже неудобно было ложиться на такую.!

— А чего-то… пролетарского, годного для горнорабочего, случайно не найдется?