Чосер и чертог славы

— Вы могли не планировать нападение заранее, мастер Жан. Но от потрясения после неожиданной встречи с Матьё, которого вы в душе давно похоронили… вспомните эту красную пелену перед глазами… и вот вы случайно натыкаетесь на раненого Анри, у вас преимущество внезапного нападения.

— Значит, теперь я еще и трус?

— Нет, не трус. Помнится, вы первым вызвались опробовать веревку, когда мы бежали через башенное окно. Тем самым вы повергли нас, англичан, в смущение.

После такого комментария Кадо, как показалось, немного успокоился. Однако Чосеру не терпелось продолжить расспросы.

— При вас был меч?

— О чем вы?

— Тогда, в лесу?

— Естественно, я был вооружен. Лес таит немало опасностей. Могу лишь повторить, что к смерти Гюйака я не имею отношения.

— А ваш брат Матьё?

— В любом случае он поплатился жизнью, независимо от того, был ли замешан в этом деле или нет. Да упокоится бедняга с миром. Раньше я думал, что он мертв. Теперь его точно нет в живых.

Чувствовалось, что Кадо рассержен, почти раздражен. Чосер счел за лучшее на какое-то время отстать от него. Дальше они ехали молча. И все же Джеффри не мог отделаться от подозрения, что Жан Кадо, несмотря на все его уверения, имел веские причины для личной ненависти к роду Гюйак. Не то чтобы он десятилетиями копил в себе злобу, но если учесть потрясение, которое он, по его словам, испытал в первые секунды встречи с братом, и потом вид израненного и изможденного схваткой с вепрем Анри… эти обстоятельства вкупе вполне могли подтолкнуть его на преступление. При своем совином лице характером Кадо был жестким и упрямым. Пусть сейчас он и называет себя служащим короны, но крестьянская стойкость к разного рода испытаниям в нем никуда не делась. Он ни разу не посетовал на трудности и превратности во время путешествия, но всегда был словоохотлив и бодр. Он показал пример храбрости, первым вызвавшись спускаться по башенной стене. Разумеется, Чосер не сомневался, что Жан Кадо не способен на подлое убийство — улыбаясь и пряча нож за спиной, выжидая удобного случая, чтобы подло всадить в жертву клинок. Но при соответствующих обстоятельствах… В ту же секунду Джеффри подумал, что то же самое можно сказать и о нем самом… В сердце каждого человека, видимо, таится убийца.

Они свернули с белой пыльной дороги, чтобы перекусить на последней покрытой травой возвышенности, откуда можно было видеть Жиронду и Бордо. В Либурне они предусмотрительно запаслись сушеным мясом и флягой вина. Теперь все это было извлечено из седельных сумок и разложено на траве. Жан Кадо сел чуть поодаль от остальных. За все время импровизированной трапезы не было произнесено ни слова. Уставшие лошади удовлетворенно пощипывали травку. Стрекотали цикады. Единственное, что еще шевелилось в эту томную, жаркую пору дня, был теплый ветерок, нежно поглаживавший длинные стебли травы.

Трудно поверить, что в скором времени по этой мирной земле пойдут полчища вооруженных людей. Легче всего выстраивать версию убийства и внезапной смерти, подозревая только одну сторону. Чосер постарался взглянуть на вещи шире. Маленькие паруса скользили по широкой водной глади, городские стены вдалеке сверкали на солнце, а над равнинным лесным ландшафтом повисла знойная летняя дымка. Где-то там вдали, за этим мутным маревом, раскинулось море. Разморенный вином, Джеффри откинулся на спину и погрузился в грезы об Англии. Лежать было приятно. Травы склонялись под тяжестью семян и щекотали лицо. Время идет, младенец в утробе жены подрастает. Джеффри помолился про себя о здоровье и благополучии Филиппы, о здоровье ее, нет, их общего, пока не родившегося ребенка, и, спохватившись, добавил Томаса и Элизабет.

И тут его сморил сон. Во сне к нему настойчиво возвращалось то, о чем он не всегда вспоминал наяву. Сейчас он вновь оказался на поляне, где произошло убийство Анри де Гюйака. Он видел на краю озерца лежащего кабана с победно торчащим в боку копьем, будто штандартом победителя. Видел собак, бегающих на безопасном расстоянии вокруг добычи, так как они побаивались даже мертвого зверя. Увидел он и Анри, измученного схваткой, ослепленного кровью, которая сочилась из раны на лбу. Вот граф шатаясь бредет к кустарнику на краю леса. Чосер видит руку, которая протягивается и берет меч, лежащий на мягкой, рыхлой земле. Он точно понимает, что это не его рука, но видит происходящее так, как будто убийца — он сам. Во сне он воплотился в убийцу. Словно сон решил продемонстрировать ему истинность его же собственного вывода: в сердце каждого человека таится убийца.