Чмоки

— Где-то пятнадцать, наверно. Но очень маленькие, я видела, когда тебе повязку меняли.

— Хорошо.

Я снова пощупал шов. Стежки казались мне вереницей черных мух, облепивших рану, сосущих кровь из открывшегося во мне добавочного рта.

— Ты постарайся сейчас отдохнуть, хорошо?

— А где я?

На одно жуткое мгновение мне показалось, что я опять в Вебстеровской клинике.

— В больнице Святого Фомы.

Палата был маленькая, рядом с моей койкой была втиснута еще одна, пустая. Окно выходило на Темзу. На другом берегу здание парламента светилось розовым и оранжевым в лучах вечернего солнца. Я обернулся к Лиз и заметил у нее новую черную сумочку от DKNY. Зная, что Донна Каран не признает политики конкурентных цен, я обозлился, что Лиз так тратится при наших убывающих финансах.

— Новая сумка? Мне нравится, — сказал я.

— Симпатичная, да? Не злись, с деньгами пока нормально. Мне отец несколько акций дал, чтобы я продала.

Это интересно. Я-то думал, что после провала «Ллойда» у Джералда никаких бумаг не осталось. Одно время шла речь даже о том, чтобы продать их гэмпширские семикомнатные хоромы в грегорианском стиле. Я спросил было, откуда взялись акции, но Лиз раздраженно прервала меня:

— Слушай, а как ты вообще в кино оказался? За Аланом следил, да? Его в полиции допрашивали.

Услышав это имя, я вспомнил все. Подробности последних событий молодыми зубами прорезались сквозь толщу транквилизаторов.

— Его не арестовали?

— Нет, конечно, но он уже не знает, куда от них деваться. Сегодня утром домой к нему заявились: показания снимать по второму разу. Он мне, кстати, звонил, спрашивал, как ты тут. Он за тебя переживает, между прочим. Я там чуть со стыда не сгорела: ты, оказывается, его опять доставал… А я уж думала, ты угомонился.

— Но это же он! Это он меня…

— Ну, хватит!

Тут вошел Тони, и Лиз поднялась ему навстречу. Она старалась быть вежливой, но они с Тони недолюбливали друг друга. Началась пустая липучая болтовня: какой жуткий случай, люди в мегаполисах все больше звереют и так далее и тому подобное… Об Алане я не заговаривал, чтобы не ссориться с Лиз. Я был недоволен, что его до сих пор не посадили, и ждал возможности рассказать полиции, как все было. Мне не терпелось увидеть, какие лица будут у Лиз с Тони, когда они узнают, что Алана будут судить, и поймут, что я был прав с самого начала.

Лиз извинилась, сказала, что ей пора, и ушла, а Тони остался попотчевать меня отчетом о собственных неприятностях с законом.

— Слушай, в пятницу был просто лом. Мы когда с тобой попрощались, меня буквально тут же остановили и заставили дышать в трубку. Потом отвезли на Боу-стрит и посадили в камеру ждать, пока кровь возьмут. Мочу я сдавать отказался, потому что, если кровь брать, они приглашают врача, и так больше времени получается, чтобы протрезветь. — Тони скорчил мину, выражавшую вселенскую скорбь перед чудовищной несправедливостью мирового порядка.

— Ну и что?

— Ничего. Сижу в камере, думаю, надо мне сейчас себя погонять, вспотеть как следует, чтобы алкоголь вышел. Сначала на месте побегал, потом поотжимался… Вообще я думал, меня там удар хватит. Потом стал приседания делать — и все. Видел, как в «Джеймсе Бонде» в начале такой занавес кровавый опускается? Вот и у меня так же, а потом вообще вырубился на фиг. Открываю глаза — надо мной врач стоит. Взял он у меня кровь, выяснилось, что у меня лимит здорово превышен. Адвокат мой, правда, как-то добился, чтобы все это дело на месяц отложили, но права у меня отберут, это без вопросов. Потом приехал Алан, отвез меня домой. По дороге мне всю плешь проел. Прихожу домой — Джима нет, сидюшника с теликом нет, и еще пятьсот фунтов пропало. Я хотел газ включить — и голову в духовку. И включил бы, только у меня микроволновка…

— А ты сейчас гораздо лучше выглядишь. Бегать, что ли, опять начал?

— Упаси бог. Я теперь только к анонимным хожу. Знаешь, я, когда в полицию попал, понял, что дальше уже некуда просто, все. Я к ним уже четыре раза ходил.

Как любой неофит, Тони был полон святого рвения. Мой друг поведал мне, как он пришел к осознанию того, что алкоголизм — это болезнь, течение которой он не может контролировать.

— Это что-то потрясающее: я теперь просто все по-другому вижу. Тебе тоже надо попробовать.

— Мне? Я, что по-твоему, алкоголик?

Господи, вот уж что меня меньше всего волнует…

— Это ты сам должен понять. Я, конечно, не врач, но, по-моему, тебе неплохо будет сходить.

И все это с такой самодовольной улыбочкой. Я его чуть было не послал, да вовремя остановился. Сейчас любое проявление недовольства будет воспринято как доказательство моего нежелания встать на правильный путь.

— Не знаю, Тон, может, действительно надо сходить.

Тони вручил мне пачку «Мальборо» и буклетик Общества анонимных алкоголиков.

— Тут про двенадцать ступеней реабилитации. Просвещайся.

— Двенадцать только? Тебя же двенадцать не проймет, тебе как минимум тридцать девять [31]надо. Кстати, помнишь, я тебе говорил, что Алан — агрессивный психопат? Так вот, я ведь прав оказался.

— Ты что, хочешь сказать, что это он тебя порезал?