Чмод 666

— Потомки этих бывших аспирантов рассказали. Самих-то давно уж и в живых нет, зато один из них вел дневник, который у внуков сохранился… А когда началась война, Иванова чуть было самого не расстреляли — как немецкого шпиона. Так он притворился евреем, и пронесло в тот раз. Зато после войны его стали прессовать уже как еврея, и чуть было, снова не посадили. Но он каким-то образом сумел доказать свое иконно русское происхождение и выкрутился.

— Разве такое могло быть?

— Могло. А статей и монографий он сам никогда не делал. Научная статья — это почти всегда коллективное творчество. Монография — часто персональный труд, но тоже сопряженный с работой коллег. А став академиком, он не только ничего не писал, но давным-давно уже не читал статьи, автором которых считался. Последнее время все монографии для академика штамповали его сотрудники, или сотрудники его сотрудников. Это уж я знаю наверняка — сам участвовал в таком процессе.

— А почему вы так откровенны со мной?

— Так я же не сказал ничего нового. Это знают все, кому не лень, и тут нет ничего такого уж потаенного. Имени моего вы не укажете, а слухи — их кругом полно, на них всем теперь глубоко плевать.

— Понятно. А с кем еще посоветуете поговорить?

— Ну, официальную информацию вы и так найдете. Хоть бы и в Интернете. А если хотите что-нибудь «жаренное», то не знаю даже… Здесь вам никто ничего не скажет. Слишком все зависит от Деда — как неофициально академика называют за глаза. Даже не от него самого, а от его имени. На нем завязано множество тем и проектов, под него выдают гранты и люди получают вполне конкретные деньги. Имеется ряд оборонных заказов, международные договора, контракты… Иванов — это своего рода бренд. А умри он в одночасье, и вся эта благодать обвалится.

— Похоже, вы не очень-то его любите.

— А с чего мне его любить? Он ничего хорошего мне не сделал, даже наоборот.

— Расскажете?

— Да ради бога, в этом тоже нет никакой тайны. Если в двух словах, то у меня уже готова была кандидатская, когда меня заставили отдать ее Деду. Решили, что слишком хороша для кандидатской. Он выдал мою работу за свою, и напечатал как монографию с неким соавтором, который был вообще ни при чем, а мне пришлось начинать все заново.

— Вас заставили? Но как?

— Есть такая классическая фраза: «Есть многое на свете, друг Горацио, чего не снилось нашим мудрецам». Мысль понятна?

— Ну, томика Шекспира у меня сейчас с собой нет, да и времени, чтоб перечитывать «Гамлета» тоже не предвидится. Это секрет?

— Почти. У каждого из нас свои скелеты в шкафах, у кого больше, у кого — поменьше. И каждого преследуют личные призраки. Короче, украденная у меня диссертация — это только одна из причин. Все! Мне пора бежать. Очень рад был нашей беседе. Да! Фамилию и имя мое — нигде не упоминать, а то, что я рассказал — можете использовать как угодно.

С этими словами он повернулся и ушел, даже не попрощавшись. Странный тип.

А когда я все это написала и оформила в статью, то думала — что выйдет бомба, и обо мне теперь громко заговорят. Но все получилось совсем даже наоборот. Сначала главный обрадовался, охотно взял мой материал, глаза его аж загорелись, он даже вроде как бы помолодел. Но потом… на первых порах статью просто затормозили. А позже меня уволили по надуманному предлогу, и уже ни один журнал, ни одна газета не захотела брать к себе. А когда я приходила лично, то там прятали глаза и говорили какую-то чушь про финансовые трудности и сокращения кадров. В конце концов, мне помог кто-то неизвестный, и я устроилась в это издательство. Зарплата здесь у меня чуть меньше, работа — чуть скучнее, зато я могу ни о чем не думать и жить в свое удовольствие.

* * *

— Вот с тех пор, — с горечью заключила девушка, — я и работаю секретарем этого издательства.

Только сейчас я заметил, что глаза Олеси как-то приятно блестят, а вся она кажется такой уютной, теплой и очень домашней. Нервные центры нижней части моего спинного мозга начали свое дело, и вдруг мне безумно захотелось обнять ее, приласкать и крепко-крепко прижать к себе…

Но исполнить все это я так и не успел — в тот самый момент, как только меня посетили фривольные мысли, за окном что-то сверкнуло, и одновременно с вспышкой прогремел самый настоящий гром. Судя по звуку, разряд ударил где-то в непосредственной близости. Гроза в зимней Москве? В январе?

От неожиданности мы оба вздрогнули. Если бы в моей кружке еще оставался глинтвейн, я бы, наверное, облил себе штаны. Я вдруг со всей ясностью понял — самое правильное, что сейчас можно сделать, это откланяться и уйти. Совсем уйти, навсегда.

Я встал, несколько церемонно распрощался с безмерно удивленной Олесей, оделся и быстро ушел. Как хорошо сказал Стивен Кинг: «Лучше быть хорошим, чем плохим. Но иногда порядочность приобретается слишком высокой ценой».

Кот в издательстве не соврал: назавтра действительно заметно похолодало. Газета «Московский Боголюбец» («МБ») писала на другой день: