Чистый кайф

– Змею? – Он переполошился. – Змею мы не убивали. Вообще, ни сном ни духом! Я просто сибиряку ее показал – и все. Бидончик приоткрыли, заглянули, потом все на место поставили и ушли.

– Зачем показывал?

Отец замялся.

– Да о тебе речь зашла… Сибиряк сказал, что ты парень хороший, порода крепкая, но вот, мол, змею свою не отстоял. Наместника испугался. А я говорю – отстоял. Толян всегда на своем стоит, его не собьешь… Про это ему рассказал, помнишь, как ты с лодки в Дон сиганул и потом до утра на острове…

– Я помню, батя. Что у вас дальше было?

– А что? Ну, пошли смотреть… Доказать же ему надо было… Я тебе говорю, Толик, живая она была! И когда уходили – тоже!

Он задохнулся в испуге оттого, что я ему не верю, и смотрел на меня, не зная, как быть.

Незнание это убеждало сильнее слов.

– А с чего обо мне вдруг заговорили? – спросил я, когда он, не в силах ничего сказать, отвернулся.

– Да мы не только о тебе… О детях в целом. У него ведь тоже сын был.

– Я знаю.

Отец шелохнулся, начал что-то искать по карманам, потом, будто вспомнил, завертел головой и показал на рабочий ватник, висевший на большом гвозде возле окна.

– Посмотри, у меня там в кармане должно быть.

Я встал, подошел к окну и вынул из ватника сигареты.

– Да нет, – он нетерпеливо махнул. – В другом посмотри.

Там оказалась фотография. Снимок помялся, прямо по центру, как белая молния, прошла широкая трещина, края совсем обтрепались.

– Кто это?

– Сын его.

На фотке худой нескладный парень с длинными волосами опирался на старый советский мопед. Смотрел прямо в камеру, без улыбки. За ним угадывалась девичья фигура. Снимок в этом месте расплывался, поэтому разглядеть ее было невозможно.

– Зачем он тебе его отдал?

– Сказал, что больше не может. Стыдно ему. Порвать вообще хотел, но я не дал.

– Стыдно? За что?

Отец помотал головой, взъерошил волосы.

– Сам он его туда отправил. У пацана была возможность в армию не ходить. Но сибиряк настоял. А теперь жить не хочет.

Пока я искал отца Михаила, чтобы поговорить насчет сибиряка, мысли мои крутились вокруг пацана на той фотографии. В храме сказали, что наместник минуту назад заходил, но ушел в трапезную; оттуда отправили в кладовые; из кладовых пошел в мастерскую – и все это время, пока я бегал по монастырю за наместником, в голове у меня сидел пацан со старым мопедом и девчушка, которую нельзя было разглядеть. Почему он послушал отца? Что хотел доказать? И чего сибиряк уперся, раз уж имелась маза остаться дома?

С отцами всегда так – вечная гонка на тему кто круче. Понятно, почему пацаны в нее вписываются. Но отцы-то куда? Неужели себе ничего еще не доказали? И если доказывать – то зачем на самом близком тебе человеке? Потому что он похож на тебя? Потому что хочешь гордиться тем, кого ты на свет произвел? Так иди тогда сам и воюй. Пусть лучше он тобой мертвым гордится. Фотку твою точно постороннему мужику от стыда не отдаст.

Сильный отец – это реально проблема. Слабого просто перешагнул – и вперед.

* * *

– Я думал, ты за отца просить будешь, – сказал наместник, выпрямляясь и потирая спину. – О-о-ох, сегодня что-то прихватывает. Погода, наверно, сменится… Мне уж доложили, что ты по всему монастырю за мной носишься.

Отца Михаила я нашел в коровнике. Он сидел на корточках перед лежавшей на полу коровой, которая беспомощно смотрела на него огромным блестящим глазом. Рядом стоял трудник, отвечавший в монастыре за всю живность.

– Сибиряка простите, пожалуйста, Ваше Преподобие. Ему реально идти некуда.

– Преподо-о-обие, – протянул наместник. – Ух, как заговорил… А вот с ней мне что делать? Вторая уже за полгода. И ведь тоже помрет. Что по утрам кушать будем?

– Я ж говорю, отец Михаил, надо лекарство купить, – вмешался трудник. – Вот у меня название записано. Ветеринар из района еще тогда присоветовал.

Он выхватил из кармана своего ватника бумажку.

– Да сколько оно стоит, твое лекарство? – Наместник оттолкнул бумажку, даже не взглянув на нее. – Оно же американское. Откуда у меня такие деньги? В прошлый раз не сильно-то помогло. А потратились – будь здоров.

– Так ведь сдохнет…

– На все воля Божья.

Отец Михаил пошел к выходу из коровника.

– Валится все кругом, – сказал он снаружи, щурясь после темноты. – На глазах рушится. От страны бледная тень осталась. А людей кормить надо. Монастырь содержать надо. Со стороны копейки ни от кого не дождешься. Всем только дай… Тут еще пьяницы эти.

– Он больше не будет пить. – Я с трудом успевал за его широким шагом.

Росту в наместнике было под два метра.

– Мешки с цементом вернешь, – сказал он, – сибиряк остается.

– Так они же их продали. Где я теперь найду?

– Бог в помощь, – отрезал отец Михаил.

Сибиряк со мной говорить не стал. Молча лупил колуном по своим поленьям, как будто решил напоследок натопить баню на целый год.

– Опять молчуна включил? – спросил я.

Он и на это мне ничего не ответил.

Шнырика я не нашел. С его умением ныкаться он бы спрятался, наверное, даже на футбольном поле. Отец на все мои расспросы темнил.

– Да не помню я, кому отнесли. Какой-то мужик был. С машиной.

– Какая машина? Мужик местный?