Чистые струи

Небольшой из красного кирпича домик уже светился тусклыми желтыми окнами. Но в коридоре было темно, и они, шаря по стенке в поисках двери, опрокинули что-то пустое и звонкое. Дверь открылась сама, да так быстро, что тетя Лида отскочила в испуге и повалила небольшую стенку пустых ящиков.

— Вам помочь? — раздался над ухом Валька веселый мужской голос.

— Да у вас тут… — тетя Лида не договорила — загремела, рассыпаясь, еще одна горка сложенной тары.

— Вот так! Вот так! — приговаривал в темноте мужчина, азартно разбрасывая ящики. — Целый день складывал! — похвалился он, снова открывшая дверь. — Проходите — гостями будете, а если с пол-литрой — хозяевами!

На длинном дощатом прилавке, разделившем квадратную комнатку пополам, лежала связка разномастных лисьих шкур. Рядом — россыпью — несколько колонковых, ондатровых и еще каких-то, не поймешь. В углу, возле затухающей железной печурки, до половины обложенной кирпичами, грудились обильно смазанные солидолом массивные капканы. И больше — ничего. Пустовато, но тепло и уютно, — Вальку это понравилось. Еще больше понравился хозяин этой заготовительной конторы — высокий, худой человек с негнущейся деревянной ногой, ловко турнувшей в нутро печки высунувшееся оттуда смолистое полено.

— Ну, хвалитесь! — Он простукал к прилавку и сдвинул в сторону зашуршавшие, захрустевшие трофеи. — Соболя? Ондатры? Выхухоли?

— Кротики, кротики… — заулыбалась оправившаяся от смущения, вызванного разбоем в коридоре, тетя Лида. Она с достоинством выставила на прилавок перекосившийся от последних испытаний Валькин чемоданчик.

— Кротики, кротики — надорвешь животики! — промурлыкал приемщик. — Поштучно или оптом?

— Как подороже! — лукаво ответила тетя Лида. — Вон какую даль перлись!

Приемщик растряс пачечку, прицокнул языком. Валек понял, что шкурки ему понравились.

— Сколько здесь?

— Четыре сотни, — сказала тетя Лида, распутывая свой старенький пуховый платок. — Три раза пересчитывала.

— Можно было и два! — поучительно изрек приемщик и потянулся к замусоленной тетрадке. — Кротики, кротики… Вот! Мда…

— Что там? — встревожилась тетя Лида, потянувшись к тетрадке. — Читай!

— Плохо дело…

Валек покрылся испариной. А так уж разнадеялся.

— Не могли на недельку раньше приехать!

— А что такое? — тетя Лида посмотрела на приемщика, потом на Валька.

— Да подорожали они с нового года! Совсем меня разорите.

— Фу, черт культяпистый! Вот напугал. Мальчонку-то хоть бы не томил!

— Кротики, кротики… — мурлыкал симпатичный приемщик, пропустив мимо ушей нанесенное ему тетей Лидой оскорбление. — Были вы по рубль двадцать, стали вы по рупь шестьдесят. С вас, милорд, тю-тю-тю — шестьсот сорок карбованцев. Вторая торгующая сторона претензий не имеет?

— Не имеет! — быстро и радостно согласилась тетя Лида. — Гони!

Приемщик вздохнул и полез под прилавок, откуда извлек страшненькую картонную коробку с мятыми деньгами. Неспешно набрал сумму и небрежным толчком подвинул тете Лиде:

— Только из уважения к неуважению… — И засмеялся, довольный понравившейся ему самому фразой. Тетя Лида тоже засмеялась, но не так весело, скорее — конфузливо. — Кротики, кротики… — Приемщик проводил их по темному коридору, и они слышали, сходя с высокого крыльца, как он грохнулся, запнувшись, видимо, за пустую флягу. — Ничего, ничего! — прокричал он им из-за дощатой стены. — Жертв нет! Счастливого пути!

Надрывно, кого-то отпугивая или извещая о своем приближении, гудел трудолюбивый узкоколейный паровозик, тянувший в тайгу порожняк под лежащий сейчас на снегу обработанный умелыми руками лес. Валек сидел в свободном первом купе, совсем рядом с печкой, в которую он сам должен был подбрасывать принесенные помощником машиниста дрова, и вспоминал скрывшийся за горой Благодать огромный, Полный всяких людей и магазинов, задымленный, холодный, щедрый и живущий сложной жизнью город. На верхней полке подрагивал от стука колес набитый папиросами чемоданчик. Лекарства, соски и ползунки тетя Лида упаковала в картонную коробку, а лыжный костюм и клетчатый пиджачок, завернутые в толстую магазинную бумагу, уместились в новенькой желтой сетке. Валек то и дело отрывался от чудом уцелевшей на прилавке книжного магазина книжки «Звероловы» и поглядывал на полку, чувствуя сладкое удовольствие и спокойствие.

Дрова горели ровно и долго, тепло окутывало Валька мягким усыпляющим одеялом. В конце концов он опустил голову на книгу и легко уснул. Сначала ему снился только серый морозный туман, будто тяжелое покрывало, скрывающее какую-то интересную и дорогую картину. Потом покрывало упало, стало чистым, неутоптанным снегом, и Валек увидел отца, пристально глядевшего в окошко останавливающегося вагона.

— Пап! — закричал Валек, как-то незаметно для себя спрыгнув на перрон.

Отец бежал навстречу.

— Пап, что ты больше всего любишь? — Валек спрятал чемоданчик за спину.

— Тебя, сынок… — прошептал отец, обнимая его уставшими от работы руками.

— Ну а еще, еще!

— Тебя, сынок.