Число зверя

– Да, я знаю. В нашей семье никто не хотел ждать, ведь тебя слишком долго не было. Потерпи, – когда я в твоих глазах стану похожа сама на себя, скажи мне, и Галахад[127] закрепит этот видимый возраст своей косметикой. Ты по-прежнему собираешься сделать то, что пообещал мне так много лет назад, – взять Тамми и меня к себе в постель? Может быть, мне следует добавить, Теодор, что я теперь жена твоих сводных мужей. Я не прошу тебя на мне жениться – хотя думаю, что Тамми будет удивлена, если ты этого не сделаешь. Но я ни на чем не стану настаивать. Я буду притворяться кем тебе угодно. Я делала это для Брайана, теперь буду делать для тебя.

Морин говорила спокойно, не повышая и не понижая голоса, – она просто сообщала то, что ему следует знать. По лицу Лазаруса было видно, что его одолевают противоречивые чувства. Он хотел было ответить, но тут вмешалась Элизабет:

– Лазарус!

– А? Что, Либ?

– Иштар просила кое-что тебе передать, когда настанет время, и теперь оно пришло. Она прочла обе ваши генные карты, настроив компьютер на самый пессимистический режим. Кроме того, она послала их в Новый Рим, не указав фамилии, а только под регистрационным номером. Вот что она просила тебе передать… в ответ на вопрос, который ты задашь. Она просила сказать, что ты невежественный дикарь, ничего не смыслишь в науке, особенно в генетике, чересчур сентиментален, почти патологически упрям, умственно недоразвит, возможно, поражен старческим маразмом, суеверен и провинциален… и что она тебя очень любит, но не позволит тебе принимать решения, которые затрагивают область ее компетенции. В пробирке или в живой матке, но этот гибрид будет получен. Хочу добавить, что Морин право выбора тоже не предоставлено.

– Ах вот как? Можешь передать этой толстозадой сучке, что я подтверждаю каждое ее слово, особенно то, что касается старческого маразма, что я уже пятьдесят лет как не пытаюсь оспаривать ее самовластные решения и что я люблю ее так же сильно – когда она не в клинике. А как тут поступить, ей скажет Морин. У меня нет права голоса. – Он обернулся и поверх изящных ножек Шельмы взглянул на меня. – Зеб, вот тебе вековая мудрость: мужчины правят, а женщины решают.

– Элизабет, не думаешь ли ты, что я чем-то похожа на Тамару?

– Хм… Никогда об этом не задумывалась. Да, у вас обеих есть эта материнская повадка. А ты не хочешь снять этот наряд? Он мешает мне смотреть на тебя.

– С удовольствием, Элизабет. Терпеть не могу подвязки – они хороши только на рекламных плакатах.

Мама Морин скинула туфли, сняла подвязки, аккуратно скатала вниз чулки, как это делают все женщины во всех вселенных, и встала, приняв естественную, нисколько не нарочитую позу.

– Повернись-ка не спеша. Хм… Морин, ты в самом деле похожа на Тамми… или наоборот: это, вероятно, у нее твои гены. А я тоже происхожу от тебя? Кто-нибудь тут знает? Лазарус?

– Да, Либ. Но не через меня. Через мою сестру Кэрол. Через Санта-Каролиту – представь себе, так ее звали, хотя она бы очень удивилась, если бы узнала: до святой ей было далеко. Но то, что ты произошла от Кэрол, доказали лишь много времени спустя после того, как ты погибла, – только когда архивы Семейства проанализировали заново с помощью компьютеров и с учетом последних достижений генетики. В нашем Семействе святых не водилось, верно, мама?

– Насколько я знаю, нет, Вудро. Уж я-то, во всяком случае, святой не была. Ты был маленький чертенок – надо было лупить тебя куда чаще, чем делала я. Твой отец, пожалуй, был больше похож на святого, чем кто бы то ни было из нашей семьи. Брайан был мудр и добр – и снисходителен. – Она улыбнулась. – Ты помнишь, почему мы разошлись?

– По-моему, я этого так толком никогда и не знал. Я гораздо лучше помню совсем другое мое путешествие в ту эпоху – в качестве Теда Бронсона, а это случилось задолго до него.

– Когда мне перевалило за шестьдесят, я перестала рожать детей. Примерно в это же время был убит твой брат Ричард. Шла война. Его жена Мэриен Джастин из Семейства Харди жила у нас с их детьми, а Брайан снова надел полковничью форму и вернулся в армию – работал в штабе в Сан-Франциско. Когда в тысяча девятьсот сорок пятом году Ричарда убили, мы переживали это очень тяжело, но нам было легче от того, что все мы были вместе: Брайан, и мои младшие дети, и Мэриен, и ее дети – все пятеро, ей тогда был тридцать один.

Мама Морин, без туфель и чулок, уселась в позе лотоса напротив Хильды и взяла тарелку, которую подал ей один из Дориных помощников.