Число зверя

— Но во второй раз без приземления, — добавил я. — Джейк, я попрошу тебя подвинуться — Дити пересядет на мое место. Мы сбросим труп так, чтобы он упал на землю между семьсот семьдесят вторым и семьсот семьдесят третьим кадрами. Я зависну на ручном управлении. Мне необходимо знать, где находится «Дора» и где та ракета, и учесть ускорение свободного падения для Земли-прим. Потому что этот труп будет уже падать, прямо у нас над головами, в тот момент, когда мы будем забирать Морин. Нужен точный расчет. М-м-м… «Ая» может маневрировать сама с большей точностью, чем под моим управлением. Думаю, что мы с Дити сможем написать программу… А потом я буду начеку. На всякий случай.

— Понимаю, Зеб, — сказал Джейк. — Но если мы зависли, чтобы сбросить труп, и одновременно находимся на земле, то почему нас не видно на этих кадрах?

— Может быть, на каких-нибудь и видно. Это неважно. Дити, когда мы все это проделаем? Нет, отставить. Шельма? Ваши приказания, капитан?

Дити с Шельмой переглянулись и заговорили одновременно, как Лаз-Лор, но ведущий голос принадлежал Шельме:

— Теперь спать. Уже почти полночь по нашему биологическому времени, немного позже по местному.

— Мы проделаем и то и другое перед завтраком, — отозвалась Дити — Но проспим, сколько захотим. А потом — действовать быстро и точно. Да, кстати. Тут только одна туалетная, и довольно примитивная. Но теми двумя, что на «Ае», можно пользоваться и здесь, и где угодно: ведь на самом деле они в Стране Оз. Нашесть человек три горшка, ничего страшного.

— И три кровати, — добавила Шельма. — Джейкоб, поцелуй нас на ночь и забери к себе в постель Либ: В главную спальню, и желаю счастья. Либ, дорогая, можешь взять мою зубную щетку. Тебе что-нибудь еще нужно?

— Нет, ничего. Разве что поплакать всласть. Я тебя люблю, ХильДа.

— Если бы я тебя не любила, Элизабет, я бы не стала бандершей в этом заведении. Мы поплачем вместе, когда Иштар скажет, что ты залетела. А теперь Цыц! Катитесь! Поцелуйте нас и в постель!

Пока они поднимались по лестнице, Шельма сказала мне:

— Зебби, выпусти Дити на свободу условно, пусть она испытает Лазаруса и выяснит, хочется ли ей стать его младшей женой.

Я постарался изобразить на лице изумление.

— Как, Дити, ты еще не испытала Лазаруса?

— Ты прекрасно знаешь, что нет! Когда бы я успела?

— Для женщины, которая специализируется на программировании машин времени, это довольно глупый вопрос. Лазарус, она уже залетела, так что об этом не беспокойся. Только предупреждаю — она кусается.

— Тех, кто кусается, я особенно люблю.

— Ладно, хватит. Поцелуйте нас на ночь, дорогие. Зебби, разложи кушетку в гостиной — будешь согревать меня там.

— …Кто будет согревать меня? Это ты-то, тощая пигалица?

Шельма тоже кусается.

45. ДОРОГА ЛОЖКА К ОБЕДУ ДЖЕЙК:

Мы выскочили в километре над Альбукерке, Земля-прим, и «Ая» пошла на снижение. В последнюю минуту мы поменялись местами — Дити пересела на место второго пилота, а я на левое заднее, чтобы номинально исполнять обязанности штурмана. Дити обращается с верньерами так же уверенно, как и я, да и вообще ей не нужно их трогать, но ей надо было видеть желтый вездеход, и у нее в голове эти ее часы.

Элизабет Лонг была за задней переборкой, пристегнутая, но боеприпасов под ней не было. Ружья, пистолеты, постели для передних спальных мест — все, что можно, мы перенесли в нашу пристройку, чтобы было посвободнее. И Лазаруса Лонга тоже.

Доктор Иштар предупредила Лазаруса, что его мать не должна его узнать — такое потрясение будет для нее опасным, а может быть, и смертельным. Пока Лазарус пытался изобрести план спасения с помощью «Доры», он собирался загримироваться. Но надежнее было спрятать его в нашей пристройке из Страны Оз — особенно если учесть, что Иштар почти так же беспокоило то, чтобы и Лазарус не увидел ни свою мать, ни ее псевдотруп: это в ту ночь сказала мне Элизабет.

Поэтому я показал Лазарусу вечную корзинку для пикников, посоветовал ему расстелить постель и поспать, если сможет, потому что время убивать еще не пришло, — но не выходить оттуда, пока я не открою люк. Я не сказал, что люк будет заперт.

Я был рад, что мои обязанности будут чисто номинальными. Усталости я не чувствовал, хотя почти не спал, — но я находился в некоторой растерянности.

Я, кажется, влюбился в Элизабет Лонг. И в то же время продолжал не меньше — нет, больше! — любить Хильду. Я начал понимать, что в любви нет вычитания — есть только умножение.