Число зверя

Теперь следователь уже не выдержал и пристально взглянул свидетельнице прямо в глаза; Евдокия Савельевна, давая ему понять, что она и рада бы помочь, но не может, а лгать не собирается, улыбнулась одной из самых обольстительных и обещающих своих улыбок. Следователь машинально кивнул, тронул кончиками пальцев взмокший лоб и тоже нервно улыбнулся, правда, по прежнему несколько иронически, а Сергей Романович в ответ на обращенный вслед за тем уже лично к нему аналогичный вопрос даже обиделся:

— Шутите, гражданин следователь… Где же я мог такое видеть? Такие цацки не для нашего брата. Равенство равенством, да у каждого свои возможности.

Следователь помедлил, побарабанил по столу костяшками пальцев, предоставляя всем время несколько одуматься, и постарался подступить к капризной, неизвестно почему закусившей удила знаменитости с другой стороны, стал поругивать людей, распространявших клеветнические слухи, рассказал об одном случае из своей богатой практики, в то же время поигрывая драгоценным браслетом, вертя его в пальцах, машинально то поднося близко к глазам, то отдаляя, но Евдокия Савельевна от этого сделалась еще более каменной и в отместку за обрушившиеся на нее тяжкие испытания стала интересоваться судьбой молодого подследственного, по бабьи охать, и следователю волей неволей пришлось прервать их общение.

Спрятав браслет обратно в коробочку, а коробочку в стол, и дивясь непостижимой женской стойкости, следователь по особо важным делам Снегирев встал и сам проводил знаменитую женщину до дверей кабинета, и здесь случилось еще одно не предусмотренное никакими уставами и протоколами действо, больше всего поразившее и даже несколько взволновавшее опытного следователя. Евдокия Савельевна у самой двери порывисто обернулась, сказала: «Ах, простите, простите, не могу так!» — стремительно, несмотря на свою полноту, приблизилась к Сергею Романовичу, поспешно вставшему со своего стула, наклонила его стриженную по мальчишески, колючую круглую голову и поцеловала в лоб. Волна дорогих заграничных запахов окутала растерявшегося Сергея Романовича, и от какой то расслабляющей нежности на глаза у него набежали слезы.

— Что вы! Что вы! — сказал он тихо, с трудом удерживая себя от желания бухнуться перед ней на колени, схватить ее руки и прижаться к ним лицом.

— Время разбрасывать камни и время собирать камни! Я тебе, Сергей Романович, обязательно спою колыбельную, ведь у тебя тоже была или есть мама… Что тебе спеть, скажи… и ничего не бойся… — глухо закончила Евдокия Савельевна и поспешно, не говоря больше ни слова, выплыла вон, и в строгом помещении, стены которого, казалось, источали боль и страдания огромного числа людей, повисла странная тишина, и сам охотник, и его жертва ощутили некий особый момент. Произошло нечто переломное, и важнее этого уже ничего не могло быть, но дело оставалось делом, и следователь, заняв свое привычное место, позвонил, приказал подать два стакана чаю, и разговор продолжался, правда, теперь уже в иной плоскости.

Поболтав ложечкой в стакане, Снегирев отхлебнул чаю и задумался. На свете не было и не могло быть ничего тайного, что со временем не стало бы явным, — он хорошо знал эту истину, но он также знал и другое. Это никогда не могло остановить ни одно преступление, ни одно беззаконие, наоборот, любая власть держалась только благодаря возведенному в неопровержимый атрибут цинизму, — да, да, варварский примитив, но на нем зиждется древо так называемой цивилизации и прогресса, и вокруг этого примитива наворочены горы законов и конституций, и все они призваны на самом деле ограждать и защищать только горстку счастливцев, баловней судьбы, сумевших вовремя вскарабкаться на самый верх; сама порода человека двойственна и порочна, и никакие эволюции и революции изменить сие не в силах. Чего она, собственно, испугалась, эта народная? Или здесь нечто другое? Экземпляр мужчины действительно выдающийся, редкий, такие как раз и рождаются для улучшения породы, на племя, бабы это мгновенно чувствуют. И не нашим кхекающим высшим жрецам здесь соперничать, вот именно, естественный отбор идет по своим непреложным законам, сколько бы здесь ни мудрили философы и политики, а потому многие вещи кажутся весьма и весьма любопытными…

Коротко взглянув в сторону подследственного, следователь по особо важным делам Снегирев, сосредоточившись, запретил себе думать дальше; ему тоже полагалось идти до определенной черты, за которой начиналась особая зона, закрытая и глухая, и не ему нарушать издревле установленные законы.