Число Приапа

Госпожа ратсманша до замужества несколько лет прожила в Доббельне. Там на нее обратила внимание женщина, насчет которой добрые доббельнцы никак не могли прийти к единому мнению: то ли тем, что она выбрала город для жительства, надо гордиться, то ли этого надо опасаться, то ли вообще следует как-то ее выпроводить и вздохнуть с облегчением. Женщина эта была приемной матушкой герцога Якоба Елизавета-Магдалена.

Почтенная дама увлекалась сбором лекарственных трав, сама бродила по лугам и лесам, и до того смутила местных жителей, что однажды чуть не дошло до беды. Зимой сорок третьего года, ровно пятнадцать лет назад, не хватило корма для скота, и многие крестьяне собрались продавать коров и овец. Елизавета-Магдалена приказала объявить в церквах, что сама его скупит по высоким ценам, а крестьянам даст в долг семена и хлеб. Но благотворительность показалась подозрительной – поди разбери, в какую адскую затею хочет втравить людей ведьма? Крестьяне посовещались – и продали свой скот за гроши скупщикам. Правда, потом, когда им угрожала голодная смерть, они приняли муку, которую безвозмездно раздавала Елизавета-Магдалена. Ее репутация от этого лучше не стала, и крестьяне вздохнули с облегчением, когда в сорок восьмом году старая дама умерла.

При этом она была очень строга насчет нравственности и дисциплины. Заметив, что родной батюшка юной Клары-Иоганны, овдовев, совсем на радостях сбился с пути истинного, пьет и приводит домой девок, она взяла невинную девицу под крылышко. В результате госпожа ратсманша приобрела стойкую способность поступать так, как ей самой кажется верным, невзирая на мнение окружающих.

Эта способность дала о себе знать, когда Мартин-Иероним Кнаге стал потихоньку приходить по утрам, чтобы при правильном освещении писать портрет хорошенькой невесты. Сперва Клара-Иоганна, заметив, что высокий улыбчивый парень одет очень скромно, распорядилась отдать ему рубашки покойного супруга – что им без дела лежать в сундуке, а зятьям такое не подаришь. Потом, взявшись разбирать сундуки, она с горничными откопала колет покойного свекра – совсем еще хороший колет из дорогого темно-лилового сукна и с откидными рукавами. Рукава переделали и принарядили живописца. Он, почуяв, к чему дело идет, стал присматриваться к белокурой вдове и признал, что она еще хороша собой, характер имеет бойкий, язычок острый, так что скучать с ней не придется. Разница в возрасте его не смущала совершенно.

Считалось естественным, что подмастерье, желавший стать мастером, сватался к вдове цехового мастера, принимая как должное даже пятнадцать лет этой самой разницы. А Кнаге, в сущности, был бродячим подмастерьем – немало их переходило из города в город, нося в котомках рекомендательные письма, даже во время Тридцатилетней войны, завершившейся десять лет назад.

Ко дню свадьбы обмен взорами уже стал очень выразительным.

Кнаге не то чтобы увлекся – образ Марии-Сусанны еще не выветрился из головы, да и не был он способен на всепоглощающие страсти, – а понял, что упускать такую возможность нельзя. Женщина, умевшая и двусмысленно пошутить, на деле была очень строгих правил, до венчания и поцелуя бы не дала. Значит, нужно вести дело к венчанию.

Объяснение состоялось вскоре после свадьбы – ради этого объяснения Кнаге нарочно остался в Хазенпоте. Он пришел за кое-какими принадлежностями своего ремесла, с умыслом забытыми в доме, она же сама повела его в комнату дочери, уже переехавшей в дом свекра, где создавался парадный портрет, и там Кнаге, глядя в пол, признался, что вовсе не хочет уезжать из столь гостеприимного города. Вдова спросила, отчего бы ему не остаться? Кнаге, волнуясь не на шутку, намекнул, что все зависит от воли некой особы: коли будет на то ее воля, останется, а нет – уйдет скитаться, навеки безутешный. Вдова удивилась: неужто в городе есть столь бессердечные особы? Кнаге объяснил: особа вовсе не знает о том, что он готов ей служить до гроба. Вдова вздохнула: завидна судьба той особы, что завладела сердцем столь милого и статного молодого человека…

Словом, разговор о безымянной особе не затянулся, имя было назвало, смущение преодолено, и речь пошла о вещах практических.

– Если мы поженимся, мои дорогие соседи сойдут с ума, – сказала Клара-Иоганна. – Они и так бог знает что обо мне думают и рассказывают. Это потому, что во время болезни моего дорогого супруга я сама распоряжалась всеми делами куда лучше, чем он. Женщине такого не прощают. Мы могли бы уехать во Фрауэнбург, он всего за десять миль от Хазенпота.

– Знаю, я там бывал, – отвечал Кнаге, – меня там наверняка помнят. Я писал виды озера для одного богатого господина.

– Фрауэнбург сейчас расцветает, как роза, чего о Хазенпоте не скажешь. Герцог ему покровительствует. Было бы разумным там поселиться. У хорошего мастера, открывшего свою мастерскую, было бы много заказов, и он мог бы взять учеников. Ученики придают мастерской солидности.