Числа. Бесконечность

— Мы даже не знаем, что им нужно, Адам. Вдруг они хотят пожать тебе руку и поблагодарить? Может быть, они тоже обязаны тебе жизнью.

Ее слова звучат резко, обидно. Она как будто насмехается надо мной. Нашариваю обрубок дерева и швыряю его в огонь с такой силой, что над костром взвиваются искры. Сара вздрагивает, Мия подпрыгивает на месте, но мне все равно. Я поднимаю другую деревяшку и кидаю ее вслед за первой.

— Я об этом не просил, Сара. Я ни о чем об этом не просил. Я никогда не хотел видеть числа. Я никогда не хотел, чтобы мою голову раздирали все эти смерти, вся эта боль.

У Мии выступают слезы. Сара не смотрит на меня. Я понимаю, что меня несет, но уже не могу остановиться:

— Мне восемнадцать лет, мне приходится заботиться о подруге и троих детях, скоро родится еще один ребенок, у нас нет ни дома, ни еды, и лучше, похоже, не будет. Я знаю лишь, что все это однажды закончится, потому что вижу конец всюду, в каждом, и ты не представляешь, как мне хочется перестать это видеть. Но и эти числа неокончательные, потому что все может меняться. Все может закончиться завтра, или послезавтра, или через два дня. Ты думаешь, я этого хочу?

— Ты думаешь, кто-нибудь из нас этого хочет? — откликается она.

Сердце у меня сжимается. Если Сара больше не на моей стороне, я проиграл.

Но нам нужно идти. Здесь небезопасно.

Сара

Еще не рассвело, а Адам уже тормошит меня. Он навис надо мной в темноте, даже лица толком не видно. В палатке холодно, и морозный воздух щиплет щеки.

— Сара, — шепчет он. — Пора вставать. Нам надо идти.

Я натягиваю спальный мешок до самых ушей и поворачиваюсь к нему спиной.

— Сара, — шипит он. — Вставай. Будем собираться.

Набрав полные легкие воздуха, я выдыхаю его — медленно, медленно, медленно. Я боюсь того, что собираюсь сделать, но все равно открываю рот и произношу:

— Я никуда не пойду.

— Что?

— Не пойду.

— Пойдешь. Сейчас соберем вещи и в путь.

Еложу туда-сюда, только бы не встречаться с ним взглядом. Сердце глухо стучит.

— Я не хочу никуда идти. Давай останемся здесь до конца зимы. Люди тут хорошие. Есть врач, есть еда. Пожалуйста, Адам.

— Сара…

— Нет. А теперь дай мне поспать.

Какой там сон. Кровь стучит в ушах, я неподвижно лежу и слушаю молчание Адама. Правильно ли я поступила? Да, говорят мои опухающие лодыжки. Да, говорят мои покрытые волдырями руки. Да, подтверждает тихое детское сопение, нам всем надо отдохнуть. Пора завязать с кочевой жизнью и просто побыть семьей. Я, Адам, Марти, Люк, Мия — и будущий малыш.

Занятная получается семейка. В матери мальчишкам я не гожусь по возрасту и навсегда останусь их сестрой, но я — их единственная родственница, так что получается, именно я больше всего подхожу на роль их матери. Если я — «мать», стало быть, Адам — «отец»? Так будет, когда родится наш малыш. Впрочем, Мия уже сейчас называет его папой. Когда она в первый раз сказала: «Па-па-па-па», он изменился в лице. Как будто солнце взошло. Помню, мы устали как собаки и сидели у обочины дороги, еще даже палатку не поставили. Было поздно, но Мия не спала.

— Ты слышала, что она сказала? Ты слышала, Сара?

— Папа, — повторила Мия и протянула к нему ручки.

Он подхватил ее и пустился в пляс, забыв обо всем на свете. Этот случай напомнил мне о том, почему я любила его.

«Люблю его, — напоминаю я себе. — Люблю, а не любила. Я люблю Адама Доусона».

Если повторять это чаще, думать об этом чаще, то, возможно, я вновь поверю сама себе.

Но это трудно, если знаешь, что, глядя тебе в глаза, он видит твою смерть.

Я закрываю глаза и пытаюсь выкинуть все это из головы, отключиться и забыться сном, но в мозгу мелькает калейдоскоп людей, мест, слов и чисел.

Вечно эти числа.

Странно: Мия просыпается последней. Она выползает из палатки, когда Марти и Люк уже отправились в лес на поиски чего-нибудь съедобного. Глазки у нее красные, безжизненные, щечки пылают.

— Ми плохо, — шепчет она.

Бросаюсь к ней и щупаю лобик. Горячий-горячий. Нос заложен, она прерывисто дышит ртом. Запах изо рта кисловатый.

— Адам, у нее жар!

— Черт!

Высокая температура у Мии — наш страшный сон.

В ночь землетрясения, когда бушевал пожар, у нее случился своего рода припадок. Никогда не забуду, как она дергалась на руках у Адама, когда мы выбрались из горящего дома. Именно тогда ее число изменилось. Ей было суждено умереть в тот день, но Адам вынес ее, и вместо Мии в пожаре погибла Вэл, его бабушка. Они обменялись числами. Обменялись судьбами. Я не знаю, как это произошло.

Повторится ли это теперь, если ее температура поднимется слишком высоко?

— Дэниэл, — говорит Адам. — Я приведу Дэниэла.

Дэниэл приходит всего через несколько минут, которые показались мне часами.

— Сейчас посмотрим, — обещает он, заползая в палатку. Вытаскивает из рюкзака стетоскоп, слушает ее сердечко. — Неплохо, — говорит он. Затем измеряет ей температуру. — Почти сорок. Надо дать ей парацетамол.

— У вас есть?

Наши запасы закончились еще несколько месяцев назад.