Чёрный ирис

Я вообще не представляла, как примирить наших спутников, да и возможно ли это вообще. Советовалась с Дагнаром, но он лишь тоже разводил руками. Пусть сам рассудительный воин не вступал в перебранки, но и прекратить их тоже не мог. Даже невесело сыронизировал, что если мы доберемся в Сиапех, не поубивав по дороге друг друга, это уже будет величайшее чудо.

Зехиру, конечно, явно не нравились мои тайные разговоры с Дагнаром. Быть может, он считал, что речи мы ведем сугубо личные. Сам-то он не рвался со мной общаться. То ли потому, что начинал уже относиться с неприязнью. То ли просто не хотел мешать моему счастью с тем, кого я, по его мнению, любила. Я не пыталась убеждать в обратном, хотя холодность Зехира разъедала душу подобно медленному яду.

Но и хорошее тоже происходило. Вопреки всему, Дастрияр и Аджир, тот юный порывистый джинн, неожиданно для всех сдружились. В то время как остальные переругивались во время стоянок, эти двое все никак не могли наговориться. Я старалась лишний раз не прислушиваться, несмотря на любопытство, но обрывки фраз все равно долетали. Юноши с жаром обсуждали какие-то манускрипты, восторгались познаниями друг друга. Причем, искренне, без тени притворства и фальши.

Из-за того, что путь Зехир определял по Литаиру, передвигаться приходилось исключительно ночью. К утру останавливались поспать, чтобы вечером снова тронуться в путь. Я никак не могла привыкнуть к такому образу жизни, но выбирать не приходилось. Долго ворочалась без сна, а потом полночи клевала носом.

Так получилось и сегодня. Мне упорно не спалось. Зехиру к тому же сегодня выпало быть среди дозорных, и настырное волнение за него не давало покоя. Только благодаря этой бессоннице я стала невольным слушателем чужого разговора.

Видимо, Аджиру и Дастрияру тоже не спалось. Судя по слышимости, юноши беседовали как раз возле моего шатра, и каждое слово доносилось так отчетливо, словно я сама была среди них.

– Да, я не хочу быть эмирханом, – сокрушенно признавался Дастрияр. – Не для меня это, понимаешь? Я люблю читать в тишине, или слушать искусных музыкантов, или осваивать живопись... А ведь у правителя на все это совершенно нет времени! И надо все время думать, думать, думать! Думать обо всем! Я не могу, я очень рассеянный. Да и что уж скрывать, трус я. Нет, правда, Аджир, самый настоящий трус! Ты разве не видел, как меня всего трясло, когда в вашем дворце были? Я до сих пор не понимаю, как тогда мое сердце не остановилось от ужаса!.. Но даже не в трусости дело, – он вздохнул. – Не достоин я править людьми. Я сейчас-то с десятком своих стражников совладать не могу, а тут целый народ.

– Зря ты так, Дастрияр, – в голосе Аджира отчетливо слышалось сочувствие, – рожденный правителем достоин быть правителем. Просто сейчас ты этого не понимаешь. Ты говорил, что всегда жил в тени, отсюда и твоя неуверенность. Но я чувствую в тебе великую внутреннюю силу, как чувствую родственную душу.

– Спасибо, друг, – сын эмирхана снова вздохнул. – Я и сам понимаю, что если останусь в живых, волей-неволей буду обязан стать эмирханом. И тут моего желания никто не спросит. Как не спрашивают и твоего. Вот ведь злая ирония судьбы... Я не желаю править, но буду. А ты так жаждешь этого, но не сможешь... Не понимаю я ваших законов, Аджир.

– А что тут понимать? – у джинна вырвался грустный смешок. – Я – единственный потомок древнего рода наших правителей, но мне никогда не занять свое законное место. Ты и сам видел, я даже права голоса в Совете Великих не имею! Знаешь, – он понизил голос до шепота, – раньше я день и ночь проклинал отца за свою участь, но теперь, наверное, смирился. Что уж тут поделаешь, даже нашей магии не по силам изменить прошлое, и все останется так, как есть. Сыну изгнанника нет места среди Великих.

Меня словно по голове что-то ударило. Так и стояла пару минут посреди шатра как оглушенная, пытаясь осознать услышанное. Наверняка, среди джиннов имелось достаточно изгнанников, я ведь сама видела их записи. Но сейчас я ни мгновения не сомневалась, о ком именно идет речь. Пусть, на мой взгляд, все джинны были очень похожи, но все же в Аджире и вправду проскальзывало что-то исключительно свойственное Джабраилу. И это стало для меня еще большим откровением, чем открывшаяся когда-то правда об ифритах. Я так до вечера и не смогла заснуть, мучимая растерянными мыслями.

А с наступлением темноты наш отряд снова тронулся в путь. Лошади сонно вышагивали по гребню бархана, в небе так же неспешно парили джинны. И лишь Джабраил как всегда был возле меня. Чуть отстав от едущего первым Зехира и оглянувшись на следующего за мной Дагнара, я решила, что оба на достаточном расстоянии, чтобы не стать невольными свидетелями разговора.

– Джабраил, – тихо позвала я.

Парящий рядом джинн перевел на меня вопрошающий взгляд.

– Аджир – твой сын! – я не стала ходить вокруг да около.

– И что? – Джабраил и бровью не повел.

– Как это 'и что', – я растерянно заморгала, – так ты знал? И ты так спокойно это говоришь... Почему ты мне раньше не рассказал?