Чёрный беркут

На другой день, когда собрались у здания райисполкома, он без приглашения сел в машину рядом с Петровым. Тут не до церемоний: может быть, больше не представится случай поговорить с представителем ЦК о Василии Фомиче.

Едва машина тронулась, стал рассказывать о Лозовом, начиная с тех времен, когда сам еще мальчишкой охранял тайные сходки у Али-ага. Потом поведал о жизни в Лепсинске, о подпольной работе Василия Фомича в годы гражданской войны, о его наставлениях, когда встретились с ним на границе после долгой разлуки.

Некоторое время Петров слушал молча, потом сказал:

— Я читал, вероятно, не все ваши письма. Но и в тех, какие попали ко мне, вы все достаточно понятно объясняете. Однако уверены ли вы, что Лозового обвиняют только в организации митинга на Даугане? Не уходят ли обвинения дальше, к тем временам, когда вы сами еще, как говорится, пешком под стол ходили?

Яков хотел возразить, но Петров остановил его:

— Пока я ничего не могу прибавить к тому, что сказал. Все, что будет в моих возможностях, сделаю. Сейчас уже повсюду работают комиссии Цека, выправляют перегибы. Ишина вашего сняли с работы. Вы, наверное, уже знаете об этом. Но вмешиваться в дела НКВД мы не властны.

Петров ничего больше не сказал. Даже он не мог объяснить, почему, если человек невиновен, его все-таки держат под арестом. Оказывается, и так может быть: невиновен, а держат...

По обе стороны дороги замелькали глинобитные домики родного поселка. Яков почувствовал, как учащенно забилось сердце. Его до сих пор не покидало ощущение, что в большом и пыльном городе, на плоской равнине живет он временно, что все это скоро кончится и он снова вернется домой — в родные горы. Теперь он снова был дома, вернулся победителем. И все же это — не полная победа. Мысли о судьбе Василия Фомича ни на минуту не оставляли его.

Собравшиеся на сход жители поселка приветствовали Кайманова радостными возгласами:

— Ёшка-джан!

— Коп салям, дорогой Ёшка!

Он чувствовал себя неловко и в то же время радовался, что его так встречают. Смущаясь, махал рукой в ответ на приветствия, отыскивая глазами своих верных друзей Барата, Мамеда, Савалана, Балакеши.

Возле клуба увидел конных пограничников, начальника заставы Логунова и коменданта Федора Карачуна с красноармейцами-коноводами. Это было несколько неожиданно, и он даже немного растерялся.

— Ну вот, товарищ Исмаилов, по встрече видно, как работал Кайманов, — подходя к председателю райисполкома, сказал Петров.

Они поднялись на крыльцо поссовета, возле которого в торжественных случаях всегда собирались дауганцы.

Исмаилов обратился к собравшимся с краткой речью, смысл которой состоял в том, что, дескать, президиум райисполкома ошибся, незаслуженно обидел уважаемого человека и его избирателей и что Яков Григорьевич Кайманов может хоть сейчас вернуться на свою прежнюю должность.

— Слово предоставляется Кайманову, — объявил он в заключение.

— Дорогие товарищи, — сказал Яков. — Вы все знаете меня, я знаю вас. Я не думал, что меня так торжественно встретите. Спасибо за уважение...

Стоявший на крыльце вместе с приехавшими Алексей Нырок торжественно протянул ему печать поселкового Совета, громко сказал:

— При чем тут уважение? Оно было, есть и будет. К себе домой, на свое место вернулся...

— Спасибо, братцы, за доверие, — останавливая жестом Нырка, продолжал Яков, — только председательствовать на Даугане мне больше не придется. Я работаю в ремонтных мастерских. С места на место летать не хочу...

Гул голосов заглушил его последние слова:

— Что ты, Ёшка, какие мастерские?

— Ты домой приехал, никто тебя не переизбирал!

— Мы тебя не отпустим!

Благодарно улыбаясь, смотрел он на шумевших дауганцев. Сколько знакомых лиц, сколько в памяти разных случаев, связанных со многими из этих суровых и близких ему людей. До глубины души тронуло его и то, что именно в такой день приехали на Дауган комендант участка, начальник заставы, знакомые красноармейцы-пограничники.

Когда закончился митинг, Карачун с Логуновым подошли к Якову.

— Яша, я не выступал, а думаю, что скорей других тебя уговорю остаться на Даугане, — сказал Карачун, первым пожимая ему руку.

— Как это?

— Очень просто. В порядке приказа. Захватить с собой котелок, пару белья, и шагом марш в Дауганский гарнизон.

— Шутишь, Афанасич?..

— И шучу и не шучу. Командование поручило мне поговорить с тобой. Ты отлично знаешь курдский язык, повадки контрабандистов. Знаешь еще три восточных языка. Прямой путь тебе к нам, в погранвойска. Обстановка у нас что ни день, то хуже. На границе активизируются вооруженные группы. Дело уже не в терьяке. Шпионы лезут, всякая другая сволочь.

— Все-таки надо подумать, — сказал Яков. — Какой я буду чекист, когда военной школы не кончал... В мастерских избрали меня редактором стенгазеты, выпускаем «Колючку».