Чёрный беркут

Ничто не дрогнуло в лице нищего, хотя Кайманову показалось, что на секунду в его глазах мелькнуло осмысленное выражение.

— Так и сделайте, — приказал комбриг коменданту. — Результаты допроса доложите потом лично. А вам, Яков Григорьевич, большая благодарность за помощь...

Как только начальник войск, попрощавшись со всеми, уехал, Федор Карачун распорядился:

— Товарищ Павловский, под вашу ответственность. Тряпье с задержанного снять. Вымыть «нищего» теплой водой, переодеть в чистое, доставить в комендатуру. Ты, Яша, поедешь со мной, будешь переводить.

Значит, через каких-нибудь полчаса он увидит Светлану! Якова вдруг охватило такое волнение, что он едва с ним справился. Ему очень хотелось вновь встретиться со Светланой и вместе с тем он боялся этой встречи.

Возможно, Федор специально устраивает так, чтобы увидеть их вместе, проверить свои подозрения! Как же быть? Отказываться немыслимо. Ведь его позвали не чай пить, а допрашивать нарушителя. Не говоря ни слова, он сел в машину и молча ехал до самой комендатуры.

Спустя полчаса они подъехали к дому, часть которого, состоявшая из двух комнат и небольшой кухни, была квартирой коменданта. Федор открыл дверь ключом. У Якова немного отлегло от сердца: значит, Светланы нет дома. Он вопросительно посмотрел на Федора, тот понял этот взгляд, ответил:

— Живу холостяком. Светлана ни с того ни с сего уехала в Тулу к матери.

— Болеет мать-то?

— Вроде...

Разговор сам собою замер.

«Значит, уехала. Не захотела даже повидаться. Боится! Меня или себя? Почему ей понадобилось уезжать так поспешно?»

Сбросив гимнастерки и умывшись с дороги, оба, настороженные и сосредоточенные, сели за обед, уже принесенный поваром комендатуры.

— Как у вас кяризы? — неожиданно спросил Федор. — Воды хватает?

— С избытком.

— В общем, все твои дела в порядке, и сам ты — комар носу не подточит: политически развит, с общественной работой справляешься, в быту морально устойчив.

Федор вскинул на него глаза, впился цепким внимательным взглядом.

Яков спокойно выдержал его взгляд. Нахмурившись, Карачун немного помолчал, потом, словно отгоняя ненужные мысли, провел рукой по волосам:

— Ну что ж, если в порядке, то вот какое дело. Посоветовались мы на днях в райкоме и решили рекомендовать тебя председателем участковой избирательной комиссии по выборам в Верховный Совет СССР. Учти, доверие большое, выбирать так первый раз в жизни будем!

— Дело серьезное, — неопределенно сказал Яков.

— А я тебе что говорю, несерьезное, что ли?

— Боюсь, не по плечу мне...

Федор чуть не подскочил на месте, как будто именно этого признания и ждал:

— Почему?

— Не всегда справляюсь с собой... За глотку беру... Хребет ломаю... Вспыльчив, почти, как Барат. Только Барат — душа-человек, а меня злость точит.

— Дальше как думаешь?

— Придется уздечку самому на себя накидывать. Больше некому.

— Найдется кому. У самого не получится, поможем, — то ли в шутку, то ли всерьез сказал Карачун. — Ладно, — заключил он разговор. — Как говорит наш Сарматский: поверим и проверим.

Перечисляя фамилии тех, кого райком и райисполком рекомендовали в комиссию, Карачун назвал Павловского.

— А этого зачем?

— Сам напросился. Да и командование рекомендует.

«Личная неприязнь еще не причина, чтобы возражать против Павловского. Может, для того и выдвигают его в комиссию, на общественное дело, чтобы поучился людей ценить», — подумал Яков. Помолчав немного, вслух проговорил:

— Ты мне скажи, как эти выборы будут проходить? Первый раз ведь такое! Боюсь, не справлюсь, что-нибудь не так выйдет.

— Зайдешь в райком, там полный инструктаж дадут. А сейчас давай одеваться. Скоро приведут задержанного...

В комнату вошел высокий военный средних лет, худой и черный, со сросшимися над переносьем густыми бровями.

— Следователь Сарматский, — представился он, пожимая Якову руку. — Дежурный доложил, что задержанного вымыли и привели. Можно начинать допрос.

Все трое прошли в кабинет следователя. Конвоиры ввели задержанного. Теперь в этом надменном человеке, с гладко зачесанными назад волосами, с умными проницательными глазами на бледном еще не старом лице от «нищего» не осталось и следа. Струпьев и коросты на его руках как не бывало. Исчезло нервическое подергивание головы.

— Переводчик не нужен, — сказал он. — Я достаточно хорошо говорю по-русски.

— Тем лучше. Не будем вам мешать объясняться со следователем, — ответил Карачун.

Яков и Федор вышли, оставив Сарматского снимать допрос. Остановившись на террасе, Карачун озабоченно сказал:

— Видал, какой фрукт! Раньше мы все шаромыг в комендатуру таскали, а теперь за два месяца уже третий такой гусь, и все говорят с немецким акцентом... Какие мы должны делать выводы?

Яков не ответил.

— В общем, смотреть надо в оба, Яша, — продолжал Карачун. — Чует сердце: тревожное время настает. Мы не можем, не имеем права оставаться такими, какими были. Сейчас, как никогда, нужна бдительность и еще раз бдительность.

Яков и на этот раз промолчал. Все было без того ясно.

— Спасибо, что приехал, — прощаясь, поблагодарил его Федор. — Не знаю, как тебе, а мне бы хотелось почаще с тобой встречаться.