Она просила подсказку; Шон взглянул на жену, и Тома отреагировал немедленно; наверное, в тот миг, пользуясь терминологией, которой медбрат овладел во время одного из тренингов, он отметил про себя, что Марианна — это «человек-ресурс», иначе говоря, — фактор, способный влиять на события: мы собрались здесь для того, чтобы поговорить о Симоне, о его личности; процесс изъятия внутренних органов всегда связан с определённой личностью, с нашим пониманием того, каким этот человек был при жизни; мы должны подумать об этом вместе; например, мы можем спросить себя: верил ли Симон в Бога? был ли он великодушным, благородным? Марианна ошарашено повторила: великодушным? Да, великодушным, подтвердил Тома: каким он был в общении с другими? был ли он любознательным, любил ли путешествовать? этими вопросами нам сейчас следует задаться.
Марианна перевела взгляд на Шона: её лицо стало гротескной маской, землистая кожа и чёрные губы, затем она бросила косой взгляд на зеленеющие растения. Она никак не могла провести параллель между вопросами медбрата-координатора и пересадкой органов; наконец она прошептала: Шон, Симон был великодушным? Их глаза шарили по углам; родители не знали, что ответить; они тяжело дышали; она обвила рукой его шею с чёрными густыми волосами, волосами их сына, привлекла мужа к себе, их головы соприкоснулись; потом голова Шона упала, и из горла, перехваченного спазмом, вырвалось короткое «да», — да, которое на самом деле не имело ничего общего с великодушием их сына, ибо, в сущности, Симон никогда не был великодушным — эдакий кот, эгоистичный и легкомысленный: голова засунута в холодильник; по кухне разносится недовольное бурчание: чёрт возьми, в этой хибаре есть хоть банка кока-колы? Он нисколько не походил на молодого человека, одаривающего вниманием всех и каждого, не являл собой воплощение благородства и добросердечия; это да относилось ко всей личности Симона; оно возвышало его, окружая сиянием застенчивого и прямолинейного парня, наслаждавшегося всеми плодами своей молодости.
Внезапно голос Марианны обрёл силу, и она сказала, чеканя фразы, правда, немного сбиваясь с ритма: мы католики, Симон был крещён. Она замолчала. Тома ждал продолжения, но пауза затягивалась, и ему пришлось задать вопрос, подставить плечо: он был глубоко верующим? Верил ли он в воскрешение тела? Посмотрев на Шона, Марианна снова увидела только его склонённый профиль; она кусала губы: не знаю; не могу сказать, что мы уделяем большое внимание вере. Тома напрягся: в прошлом году родители одной пациентки категорически отказались дать согласие на изъятие органов у их дочери, заявив, что верят в воскрешение плоти, а поскольку речь идёт об иссечении жизненно важных органов, то в будущем тело не сможет обрести новую форму существования; но когда Тома изложил им официальную позицию Церкви, благосклонно относящейся к трансплантации, они ответили: нет: мы не хотим, чтобы она умерла второй раз. Марианна положила голову на плечо Шона, затем заговорила снова: прошлым летом Симон прочёл книгу о полинезийском шамане, человеке-коралле; я её не читала; он намеревался встретиться с ним, ты помнишь? это была книга о реинкарнации; Шон согласился, смежив веки, и еле слышно добавил: тратить силы не считая — в этом весь Симон: для него это было очень важно; он был, как бы это сказать, материальным, телесным — вот именно, таким он был: жил в своём теле; таким я его вижу: природа, слияние с природой; он не боялся. Марианна опять замолчала, потом робко спросила: ведь это и означает быть великодушным? Не знаю, может быть, теперь она плакала.