Чингиз-хан

В первый день ничего решающего не произошло, и исход битвы ожидался неопределенным. К тому же монголам негде было развернуться для своего обычного маневра — притворного бегства. Армии разошлись на ночь. Монголов было 30 000 человек, и противник превосходил их числом; и хотя они, в свою очередь, превосходили его дисциплиной и организованностью, совершенно неудобная для них позиция сводила на нет их тактическое преимущество.

На следующий день оба войска вновь сошлись на поле брани и при первом взгляде могло показаться, что к монголам прибыли подкрепления. Находчивый монгольский военачальник отдал приказ сделать как можно больше соломенных и войлочных чучел, облачить их в монгольскую одежду и посадить на запасных лошадей.

Хитрость удалась — она не на шутку встревожила некоторых сподвижников Джелаль эд-Дина, но не его самого. Увеличение числа врагов, уже попавших в устроенную для них западню, его не пугало. Он не собирался выпускать победу из своих рук. За спиной монголов были горы с узкими ущельями с правой и левой стороны, по которым протекали реки Пянджшер и Горбенд, под ногами расстилалась равнина, совершенно непригодная для монгольской конницы. Упустить такой шанс было нельзя. Ненавистный враг должен был дорого заплатить за свои злодеяния. Джелаль эд-Дин твердо стоял на своем, несмотря на увещания и просьбы военачальников не искушать судьбу, он отдал приказ всем войскам спешиться, понимая, насколько пеший лучник превосходит конного, особенно когда тому мешает самый рельеф местности и даже земля под ногами.

Монголы обрушились на его левый фланг, но были встречены таким ураганом стрел, что отступили в смятении. Шики Кутуку отдал второй приказ атаковать по всему фронту, наступило время отчаянной резни. Но Джелаль эд-Дин все-таки дождался своего часа и, когда общая атака монголов была отбита ливнем стрел, велел садиться на коней и атаковать.

Теперь ослабленные и поредевшие монгольские сотни испытали на себе всю силу армии Джелаль эд-Дина, имевшую численное превосходство и свежих лошадей. Наконец, монголы были наголову разбиты тюркской армией. Лишь немногим (менее половины) из войска Кутуку удалось найти спасение в бегстве. Если бы Джелаль эд-Дин сумел сохранить единство своей армии, он непременно смог бы атаковать и блокировать движение войск Чингиз-хана, заставив и его принять бой в столь же невыгодных для монголов условиях, а тем временем и дикие афганские горцы тоже оказали бы ему помощь в борьбе с конницей захватчиков. Однако спор из-за добычи, разгоревшийся сразу после победы между Эмир-Меликом, командиром тюрок племени канглы, и вождем туркменов Сайф эдДином Играком (Аграком), привел к тому, что оба военачальника армии Джелаль эд-Дина рассорились друг с другом, и Сайф эд-Дин Играк (Аграк) ушел, уведя с собой 30-тысячное туркменское войско. Одни историки утверждают, что причиной ссоры была горячность Эмир-Мелика, ударившего плетью туркменского вождя. Другие (например, Ибн аль-Асир) пишут, что пустяковая ссора переросла в настоящее сражение, в котором был убит брат Сайф эд-Дина Играка.

Вскоре и предводитель афганских племен увел своих сторонников, оставив Джелаль эд-Дина всего лишь с 20 000 человек против 70 000 монголов; у того не оставалось другого выбора, кроме отступления. На этот раз сам Чингиз-хан шел на Бамиан, некогда, еще до прихода сюда ислама в VIII веке, бывший крупнейшим центром буддизма в Индии и Афганистане. До сих пор в здешних местах возвышаются в скалах величественные и огромные статуи Будды.

Во время разведки крепостных стен был смертельно ранен Моатугэн, сын Джагатая и любимый внук Чингиз-хана. «Запрещаю тебе предаваться скорби», — мрачно промолвил старый воин безутешному сыну, и сила монгольской дисциплины была такова, что Джагатай подавил свое отчаяние и лишь в своей юрте, оставшись один, давал волю чувствам.