Хотя сейчас именно оно, как никакое другое, казалось выдуманным.
— Ага, — пожал он плечами.
Однажды мы разговорились с Рикардо. Оказалось, здесь — в Майами-Бич, можно работать круглосуточно, жизнь тут не затихает ни днем, ни ночью. И парень старался заработать так много, как только мог. Говорил, что один кормит семью.
— Что будете?
— Давай сегодня круасан и латте? Меня ждет плотный обед.
— Окей… — он вдруг замялся у столика, поджав губы, но потом снова кивнул и ретировался.
А я подперла щеку и глянула на улицу.
Оушен-Драйв оживала. Народу здесь всегда было много, но на этой улице — больше всего. И мне здесь нравилось. Люди гуляли, гоняли на всех видах транспорта, просто бегали, в общем — радовались жизни, и это было заразно.
Днем нужно было смотаться на обед в одно кафе и протестировать местное легендарное блюдо — цыпленка с овощами в кисло-сладком соусе. Моя разъездная жизнь была отличной основой для коммерчески успешного и немного скандального блога. А еще у меня на сегодня запланирована встреча с фотографом… Не многие могли фотографировать меня так, чтобы и узнать было невозможно, и интригу оставить столь же вкусную, как и основная тема блога. Я запланировала фотосет в том же кафе.
Слух подсказал, что вернулся Рикардо, но я с головой ушла в ответ Салмону, коротко кивнув. Пальцы порхали по клавиатуре, губы кривились в усмешке. Интересно, Салмон, может, скрытый садомазохист? И каждый раз, когда читает мои ответы, приговаривает «Сделай мне больно?».
Рикардо молча и, как показалось, нехотя ушел, но было не до того — я ярко представила картинку коленопреклоненного человека-селедки, протягивающего мне ремень.
И тут я перевела взгляд на столик и забыла, как дышать.
2
Смотрела на тарелку, пытаясь оторвать взгляд, и не могла. Нельзя было реагировать! Нельзя! Но ничего не выходило — перед глазами стояла навязчивая и до боли выворачивающая душу картинка…
Только самые желанные руки в мире оказались руками убийцы.
Я не скрывала от него своих чувств. И Киран… он будто растягивал удовольствие от моего внимания и с каждым днем привязывал к себе все больше, добавляя в наш с ним собственный рецепт остроту взглядов, сладость невинных прикосновений и — в итоге — горечь одиночества…
И вот теперь я сидела и смотрела на… его пиде. Он готовил его для меня по выходным. И мед! С хрустящей корочки на тарелку стекал растаявший от горячей начинки мед! Я поджала губы, прищурилась… и, наконец, равнодушно перевела взгляд на экран.
Схожу с ума? Вряд ли. Мог ли кто-то, кроме него, приготовить мне такой завтрак? Шанс, что на кухне что-то в суматохе перепутали и приготовили фирменный рецепт Кирана Дэвира, ничтожно мал. Да и что это, вообще, значит?!
Кровь прилила к лицу, захотелось смести все это со стола и броситься бежать. Ведь от кого меня прятали все эти три года? От него! Звонить агентам? Боже, что делать?!
Взгляд снова упал на пиде. Сырная начинка потихоньку застывала, покрываясь корочкой.
— Да пошел ты!
Я взяла нож и вилку и с невинным видом принялась разделывать угощение. Кофе мне тоже не принесли. Бросив злой взгляд в чашку, закатила глаза и положила в рот кусочек теста с сыром и медом:
— Расстарался, ничего не скажешь, — проворчала. — Подавись…
Но, как это часто бывает, закашлялась сама — мед с пряными специями скользнул в горло, обжигая, и я схватилась за чашку чая с молоком — вместо латте. Отвыкла, что ни говори. Для человека никакое новое блюдо не будет столь волнующим, как то, которое готовила, к примеру, мама. У меня мамы не было, поэтому первое такое воспоминание было связано с Кираном.
Я ела, невозмутимо запивая чаем и лихорадочно соображая. Возможно ли сбежать от человека, который приготовил для меня этот завтрак? Или нет, не так. От человека, который вот так изящно решил обозначить свое присутствие рядом? Вряд ли. Интересно, даст взглянуть в свои глаза последний раз?
Дик говорил, что прячут меня по многим причинам.