Чикатило. Зверь в клетке

Полчаса спустя Витвицкий уже беседовал с двумя майорами из инспекции по личному составу. Впрочем, беседа больше напоминала допрос. Витвицкого вся эта ситуация сильно нервировала, и он хотел как можно скорее закончить разговор, но «товарищи майоры» никуда не торопились.

– Виталий Иннокентьевич, в начале работы вашей межведомственной группы вы много времени проводили в архивах, – говорил первый.

– Что значит «проводил»? – пожал плечами Витвицкий. – Я там работал…

– По чьей инициативе? – быстро спросил второй майор.

Витвицкий перевел взгляд с одного инспектора на другого, нахмурился.

– Что значит «по чьей инициативе»? Не очень понимаю вопрос.

– Кто вас туда послал? – уточнил первый майор.

Витвицкий снова вынужденно перевел взгляд с одного инспектора на другого, припоминая, что такая схема называется «перекрестный допрос».

– У вас же на руках документы. Там должен быть приказ начальника группы…

– Мы знаем, где и что должно быть, – жестко оборвал его второй. – Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, иначе мне придется поставить отметку в графе «Уклоняется от прямых ответов». Вы понимаете, что это значит в вашем случае?

И опять Витвицкий вынужден поворачивать голову.

– Да в каком «вашем» случае? – разозлился он. – Вы что, меня в чем-то подозреваете? Если да – предъявите обвинение! Я, в конце концов, тоже знаю законы.

– Вот именно что «тоже»… – хмыкнул второй майор.

Витвицкий опустил голову, перестав следить глазами за инспекторами.

– Вернемся к нашим вопросам. Итак, вы работали в архиве. Вы выносили оттуда какие-либо документы? – спросил первый.

– Что?! – вскинулся Витвицкий. – Нет, конечно. Это же должностное преступление. Только копии для работы.

– Кому вы передавали эти копии?

– Да много кому… Эксперту Некрасову, например.

Майоры переглянулись, второй сделал пометку, кивнул:

– То есть человеку, не входящему в группу и не имеющему допуска. А вам известно, что это нарушение внутреннего документооборота?

– Причем грубейшее нарушение, – подхватил второй.

Витвицкий еще ниже опустил голову и ничего не ответил.

Часть VI

1992 год

Чикатило ходил по камере, напряженно размышляя о своем положении. Он то и дело посматривал на лампочку под потолком, словно бы ожидая, что увидит там петлю. Затем взгляд Чикатило упал на раковину. Он подошел, открыл воду, намочил руки, встряхнул.

В двери заскрежетал ключ – за Чикатило пришли. Он замер, не поворачиваясь к двери. Губы тряслись, руки ходили ходуном.

– Подсудимый Чикатило, на выход! – без эмоций произнес начальник конвоя.

Взгляд Чикатило упал на брусочек мыла на краю раковины. Он быстрым движением схватил мыло, отломил кусочек и сунул в рот, после чего повернулся и пошел к двери, заложив руки за спину.

* * *

Овсянникова за пару дней, проведенных в больнице, стала чувствовать себя намного лучше. Она лежала в палате одна, на тумбочке в банке с водой стоял букет цветов, рядом высилась гора фруктов, сладости, банка сока – коллеги не забывали навещать Ирину.

В палату вошел Витвицкий.

– Здравствуй.

Овсянникова с трудом улыбнулась разбитыми губами. Витвицкий сел рядом, посмотрел на сок, апельсины, цветы, выпечку на тумбочке. Овсянникова перехватила его взгляд.

– Это ребята заходили. Вот, принесли…

– А я прямо с допроса, без ничего… – виновато развел руками Витвицкий.

– И слава богу, мне этого на год хватит, – Ирина говорила тихо, с трудом.

– Шутишь – это хороший признак! – улыбнулся Витвицкий.

– Виталий, я сегодня ночью никак не могла уснуть, все думала… – перебила его Овсянникова. – Ты мог бы посмотреть в деле об убийстве…

– Не мог бы! Меня отстранили от работы! – почти выкрикнул Витвицкий, но тут же спохватился. – Извини. Не хотел говорить… Просто… В отношении меня инициировано служебное расследование.

– А я… я потеряла ребенка, – тихо и горько сказала Ирина.

Витвицкий посмотрел на Овсянникову с жалостью и сочувствием, снял дрожащей рукой очки, снова надел, опять снял…

– Ира… – он помолчал и вдруг рассердился. – Это потому, что ты меня не послушала! Я же говорил, не нужно этих ночных дежурств!

Овсянникова приподнялась на локте, прохрипела в ответ:

– Ты вообще слышишь, что говоришь? Да я, может быть, подобралась к нему ближе всех! Была в одном шаге! А ты обвиняешь меня… – Она заплакала. – Меня, а не его!

Наступила звенящая тишина. Овсянникова уткнулась лицом в подушку, плечи ее вздрагивали.

– Я хочу, чтобы ты уволилась из органов, – тихо сказал Витвицкий. – Ты слышишь? – Он сделал паузу и закончил. – Я боюсь тебя потерять.

Овсянникова оторвала мокрое от слез лицо от подушки. В ее глазах была злость и даже ненависть.

– «Я хочу», «я боюсь»… – Она закашлялась, но быстро совладала с собой и с необычайным напором продолжила. – «Я», «я», «я»… А меня ты спросил?! Обо мне подумал?! Виталик нашел себе любимую игрушку и боится ее потерять, да? Как в детском садике, да?! А это не садик, это жизнь! Это он убил нашего ребенка… Он убивает детей даже на расстоянии. Я уснуть теперь боюсь… Потому что, когда засыпаю, слышу, как он плачет!

Витвицкий, раздавленный этим эмоциональным напором, непонимающе моргал.

– Кто плачет, Ира?