Четырнадцатый костер

Удивительно, но именно тревожащий душу посвист и шорох утиных крыльев навеяли успокоение — глаза начали сладко слипаться.

…То ли сам я в забытьи бросил в костер новую горсть сучьев, то ли под горкой углей вызрело пламя, но вдруг выросли передо мной длинные огненные человечки, начав замысловатый дикарский танец. Потянуло низинным холодом из лесных глубин, согнулись мучительно, едва не разрываясь в поклоне, огненные люди, лес вздохнул, придвинулся ближе, темный и душный, словно сырая шуба. Вмиг сгрудились испуганно красные человечки в костре, сплелись в одного, большого. Он выпрямился, потускнел, оброс бородой дыма, шепеляво прошелестел: «Да получит дающий! А что дал ты, охотник, лесам и водам взамен взятого у них? Убитым тобою зверям и птицам нет дела до твоих рефлексий, а за одного подстреленного волка природа расплатилась с тобой сполна. Может быть, хватит трофеев?.. Как говорил раньше, и о душе подумать пора…»

И приснился мне остров посреди Обского моря…

Слышал я, будто остров тот нынче почти исчез — гулевые волны домывают его песчаные берега. Но лет пять назад он еще горбатился над серо-зеленым разливом воды, словно гигантский кит, выброшенный бурей на мель. Это хорошо теперь известно — острова рукотворных морей часто гибнут под ударами волн, и сами моря мелеют, растекаясь по степи — что блин по сковородке. Густою щетиной покрывали тот остров сосны, частый березняк да осинник, и тихо, уютно бывало в непогоду под пологом древесной шубы. На острове жили зайцы, косули, тетерева и переселенцы из далекой Европы — серые куропатки. Вдали от четверолапых хищников, за широкой полосой воды, они быстро множились, остров был заказником и воспроизводственным участком, о чем предупреждали щиты на всех его оконечностях.

Однажды мы причалили к нему с товарищем после неудавшейся утиной зорьки и столь же неудачной попытки возместить молчание наших ружей за счет спиннингов и подергушек — под крутоярами острова, на коряжистых глубинах, обычно хорошо брал крупный окунь, но тут нам не повезло. Стоял октябрь, а мы грелись на солнышке, попивая дымный чаек и поругивая безвременную теплынь: в дурную-то погоду по этой поре северная утка валом валит, а тепло — так посвиста крыльев не услышишь.

Внезапно у дальней оконечности острова захлопали выстрелы, и мы насторожились. Утки?.. Тщетно оглядывали ясное небо — лишь стайки ворон черной сеткой мелькали над далеким берегом водохранилища.

Потом выстрелы загремели ближе.

— Никак, отдыхающие по мишеням тешатся.

— Охламоны, — заворчал друг мой Захар.

— Нельзя же здесь стрелять. Мало им вывесок на каждом шагу — хоть кол на голове теши!

Из чащи выпрыгнул молодой, еще не выцветший белячок, съежился комочком под голой березкой, пугливо нацелил на нас уши.

— Знаешь, косоглазый, когда попадаться, — усмехнулся Захар. — Как откроется охота на зайца, махнем в степи, а?..

Мы не шевелились, и заяц оставался неподвижным, пока не грохнуло в духстах метрах от берега. Зверек вздрогнул, торопливо поскакал в ближнюю чащу.

Мы вскочили и услышали ручьистый затухающий ропот тетеревиных крыльев. Ударил дуплет. Сразу пришла на память жалоба начальника местного приписного хозяйства: минувшей осенью, под шумок охоты на пролетную дичь, браконьеры очистили остров, и пришлось по весне заново выпускать в заказник зверей и птиц. Нам стало понятно, что за «охота» шла на острове, и накатил гнев.

Есть в нашем деле особенные законы, продиктованные этикой и человеческим благородством; для настоящего охотника такие законы святы.

Однажды я видел охотников, возвративших лицензию, полученную ими в награду за многолетние труды. Три дня без отдыха преследовали они великолепного лося, а когда настигли, ни один не поднял ружья, потому что собаки загнали зверя в топь и его пришлось спасать. Это никого не удивило, а начальник хозяйства, закрывая лицензию, только сказал: «В другой раз будете осмотрительнее».

…Некуда убежать с небольшого острова косулям и зайцам, широкая полоса воды отпугивала и короткокрылых серых куропаток — новоселов сибирских полей, которых мы берегли и подкармливали в зимнюю пору особенно заботливо. Сколько бы ни металась дичь из конца в конец острова, ей не было спасения от браконьерских ружей.