Четырнадцатое, суббота

— Вижу ограду из железных прутьев. Ворота. Ворота открыты, но проход загораживает натянутая цепь. Ну, как обычно на автостоянках делают: ворота каждый раз открывать-закрывать не надо, а автомобили проехать не могут. Если кого-нибудь нужно пропустить, опускают цепь и все.

— Чего ты там бубнишь?

— Ничего. Ворота и цепь вовсе даже и не железные, а золотые. А дальше две яблони, вот и весь сад. А стволы обеих яблонь обвил питон, нет, анаконда сухопутная, короче, мутант кокой-то, змеюка, длиной метров тридцать, не меньше. С зубов яд капает, от него трава вянет, куда накапало, — я сложил трубу. — Почему вообще говорят «сады», во множественном числе? Два дерева, это что, уже сады?

— Так ведь, смотря кто за чем пришел, — сказал Лешек. — Короче, бабушка мне рассказывала когда-то, тут целебные дерева растут на все случаи как бы жизни, ото всех болезней спасают. Вишни от поноса, сливы от золотухи, груши — от мужского бесплодия…

— А у нас в деревне, — сказал Лева, — один мужик, он с бабой двадцать лет прожил, а детей все не было. Так тот груш объелся и помер…

— Не те груши ел, — пояснил Лешек, — Не хойёховые. А тут так: кто за чем пришел, тому тот сад нужной стороной и открывается. Нам груши-сливы не нужны, нам яблони открылись, понятно?

— Не совсем, — сказал я, но чтобы остановить поток пояснений открывшего было рот Лешека, добавил: — Но подробности меня в данный момент не интересуют. Лучше посоветуйте, как на ту сторону перебраться. Очень некорректно себя ведет этот сад. Повернулся нужной стороной, а войти не дает, дразнит что ли?

Я поднял с земли камень и швырнул его в пропасть. Звука падения мы так и не услышали.

— Мост рубить надо, однако, — предложил Лева.

— Таких и деревьев-то нет, чтобы перекинуть дотуда!

— Тогда в сапогах-скороходах разбежаться и прыгать.

— Ага! Может, покажешь как?

— Тихо-тихо, — успокоил нас Вольф. — Знаю я, как туда добраться. Для этого нам потребуются две вещи. Во-первых — златогривый конь, а во-вторых — меч-кладенец. Златогривый конь может прыгать по облакам, которые поднимаются из ущелья, только так ты переберешься на ту сторону, по-другому — никак. Метлы и ковры-самолеты здесь не летают, от магии место заговоренное. А Емеля свой махокрыл еще не достроил. А как окажешься на той стороне, повторяешь то, что я намедни проделал, спасая русалку. То есть, перепрыгиваешь через цепь и кавалерийским наскоком срубаешь змею голову, рвешь яблоки и быстро назад, потому как, спустя несколько мгновений, у змея отрастет новая голова. Если он успеет укусить коня, ты на той стороне так навек и останешься. А если тебя — сам понимаешь.

— Понимаю. Конь там навек и останется.

— Да нет, конь-то назад прискачет…

— Короче, дело за малым — найти меч-кладенец и коня.

— Дай-ка сюда карту, — сказал Лева.

— Вот, — он ткнул ногтем в топографический знак, изображение лесного массивчика. — Семь верст отсюда — поляна. Там дуб растет, на нем сундук, а в нем и меч.

— Охрана есть? — спросил Вольф.

— Двое из ларца. Оба — тупее того дуба.

— Тогда поехали, добудем сначала меч, а потом за конем. Знаю я, где тот конь обитает. Помогу достать, но только напрокат.

Дуб оказался высоченный, да иначе и быть не могло. Сундук раскачивался на золотых цепях в густой кроне почти под небесами. Около дуба из высокой травы выглядывала крышка ларца. Едва мы приблизились метров на десять, крышка откинулась, и из ларца появились два здоровенных детины, оба с одинаковыми физиономиями, на которых было запечатлено выражение сонно задумавшейся двухпудовой гири. Как они помещались в столь небольшом по размеру ларце, чем там питались и чем дышали, оставалось загадкой.

— Стой!

— Кто!

— Идет!

По очереди отчеканили оба.

— Добрые люди мы, — ответил за всех Вольф. — Меч нам нужен. На время…

— Скажи…

— Пароль!

— Пароль, — пожав плечами, произнес я.

Почесав в затылках, детины в один голос ответили:

— Проходи!

Они исчезли в ларце, и крышка за ними захлопнулась. Подойдя к дубу, я пытался сообразить, как мне добраться до сундука. Гигантское дерево дало бы фору Останкинской телебашне — в комле обхватов десять, не меньше, а ближайшая ветка на высоте третьего этажа. Хорошо, что со мной всегда мой рюкзак, в котором имеется куча всякого нужного барахла, в частности, там есть основная веревка. Пятидесяти метров должно хватить.

Увидев мои тщетные попытки закинуть на ветку конец веревки, Вольф иронически заметил:

— Что ты делаешь, Ваня? Зачем тебе вешаться? Ты же так молод, тебе нет еще и пятидесяти!

— Скажу тебе по секрету, мне еще нет и сорока.

— Не парься, — сказал Лешек и постучал костяшками пальцев по стволу дерева.

— Кто там? — отозвался дуб.

— Да свои, свои.

— А в чем дело?

— Пошептаться надо.

— Ну, поднимайся.

Дуб опустил ветку, Лешек шагнул на нее и вознесся в густую крону. Минут через десять ветка опустилась вниз, возвращая Лешека на землю, а дуб стал уменьшаться в размерах. Уменьшался он до тех пор, пока не стал напоминать растение в стиле бансай, а сундук не оказался на уровне нашей досягаемости.

— Забирай, — сказал Лешек. — Но, как бы с возвратом. Короче, до заката вернуть надо, я слово дал.

* * *