Четыре всадника: Докинз, Харрис, Хитченс, Деннет

Харрис: Мы знаем, что существует больше, чем мы знаем сейчас и сможем узнать впоследствии.

Хитченс: С этого я и начал, сказав, что если бы мы могли найти способ установить различие между нуминозным и суеверием, то сделали бы нечто весьма важное в культурном плане. Мы с Ричардом в методистском Сентрал-холле дискутировали со Скрутоном[68] и некой довольно странной компанией, которые все время твердили (особенно Скрутон): «А как же старые добрые готические шпили» и тому подобное. Я сказал: «Слушайте, я написал книгу про Парфенон. Мне он очень интересен. Я считаю, что каждому стоит поехать туда, каждому стоит изучать его и так далее. Но никому не стоит участвовать в культе Афины Паллады. Каждый должен понимать, что изображенное на этом прекрасном скульптурном фризе, вероятно, подразумевает человеческие жертвоприношения. Афинский империализм вовсе не был таким уж привлекательным, даже в эпоху Перикла». Иными словами, великий культурный проект вполне может заключаться в том, чтобы спасти то, что сохранилось от религиозного искусства и эстетики, отбросив при этом сверхъестественное.

Деннет: И, думаю, признав прежде всего то зло, которое совершалось при его создании. Иными словами, мы не можем оправдывать верования и практики ацтеков, но мы можем превозносить и стремиться сохранить их архитектуру и многие другие стороны их культуры. Но не их практики [смеется] и не их верования.

Докинз: Меня однажды пригласили участвовать в британской радиопередаче под названием Диски для необитаемого острова, где нужно выбрать восемь музыкальных композиций, которые вы взяли бы с собой на необитаемый остров, и обсудить их. И одной из тех, что я выбрал, была Mache dich, mein Herze, rein Баха. Удивительная, удивительная священная музыка.

Деннет: Прекрасная.

Докинз: И ведущая передачи никак не могла понять, почему я хотел бы иметь с собой это произведение. Прекрасная музыка, и ее красота еще более возрастает, когда ты знаешь, что она означает. Но ты, отнюдь, не должен верить в это; это как чтение романа.

Деннет: Именно.

Докинз: Ты можешь целиком погрузиться в роман, и он может растрогать тебя до слез, но никто никогда не скажет, что ты должен верить, что этот персонаж существовал или что охватившая тебя печаль отражает что-то действительно происходившее.

Хитченс: Да. Как тот ирландский епископ, сказавший, что он прочел Путешествия Гулливера и не поверил ни единому слову оттуда[69]. [Смех] Думаю, это лучший locus classicus из всего подобного. Понятно, что мы не уничтожающие культуры вандалы, но, наверно, нам стоит подумать, почему столь многие подозревают нас в этом. Если бы мне нужно было признать какой-то из их критических выпадов в наш адрес, или какое-то из их подозрений, или какой-то из их страхов, то, думаю, это могло бы быть следующее: что всё будет из хрома и стали и…

Деннет: И никаких рождественских песен, никаких менор и никаких…

Докинз: Всякий, кто высказывает подобную критику, очевидно, не читал ни одной из наших книг.

Деннет: Это еще одна проблема. И, разумеется, речь не просто о наших книгах, ведь есть так много книг. Люди не читают их. Они просто читают рецензии и думают, что в них изложено содержание книги.

Хитченс: Скоро нам опять предстоят рождественские войны; сегодня последний день сентября. Чувствуется приближение всего этого. Но всякий раз, как приближается Рождество, когда я иду обсуждать его на каком-то из этих шоу, я говорю, что это Оливер Кромвель[70] уничтожал рождественские елки и запрещал… Это протестанты-пуритане, предки американских фундаменталистов, заявляли, что праздновать Рождество – богохульство.

Докинз: Да. Это опять бамианские статуи Будды.

Хитченс: Вы хотя бы уважаете собственные традиции? Потому, что я уважаю. Я считаю, что Кромвель был и во многих других отношениях великим человеком. Рождество – действительно языческий праздник.

Харрис: В прошлом году все мы выдали себя возле своих рождественских елок.

Деннет: Да.

Докинз: Для меня рождественские елки не представляют ни малейшей проблемы.

Деннет: У нас были рождественские открытки и наши фотографии…

Хитченс: Это добрая старая скандинавская пирушка. А в чем, черт возьми, проблема?

Деннет: Ну, не только это.

Хитченс: Я, как и все, люблю солнцестояния.

Деннет: Мы каждый год устраиваем рождественскую вечеринку, на которой поем рождественские гимны. Именно гимны с их словами, а не светские рождественские песенки.

Докинз: А почему бы и нет?

Деннет: И это просто здорово. Эта часть христианского повествования потрясающая – это же прекрасная сказка! И можно страстно любить ее, при этом не веря в нее.

Докинз: Во время одного обеда я сидел рядом с дамой, которая была нашим оппонентом на той дискуссии в Лондоне.

Хитченс: Раввин Ньюбергер[71].