Четыре угла коварства

Больше не вступая с ним в бессмысленную полемику, Ольга двинула дальше по коридору быстрым шагом, а он шел в медленном темпе, пока она не скрылась в проеме, за которым лестница. И вот тогда Павел ударил кулаком в стену со всей дури, теперь боль перекрыла злость – нормальное состояние в данном случае. Войдя в кабинет, Павел задержался на пороге, встретившись с тремя парами глаз, а в них один живой вопрос. Он не стал мучить ребят, прямо на пороге сообщил:

– Все нормально, мы выиграли.

А потом прошел на свое место, уселся за стол, взглянул на ребят, у двоих были глаза испуганных сурикатов. Начал Женя Сорин, второй «сурикат», поджав губы, с подозрением уставился на Терехова, у которого сложилось впечатление, что он сейчас встанет и уйдет прямо в деревню, где работал участковым:

– Ничёсе… Пал Игоревич, а что происходит?

– Я думал, вам Феликс расскажет, – опустил глаза Павел.

– А он заболел: стал глухим и немым. Пал Игоревич, вы не хотите отвечать на мой вопрос? Нет, я не обижусь, но… не пойму вас.

М-да, Женька серьезен как никогда, это плохой симптом. Павел взглянул на Феликса, но тот сидел, по привычке вытянув ноги и скрестив на груди руки, и смотрел в окно, что уж он там видел – вопрос. Одно понял Павел: если сейчас промолчит, обидит ребят, последствия обиды непредсказуемы, стало быть, отдуваться придется самому.

– Конечно, Женя, вы должны знать, – наконец произнес он. – Просто поймите, говорить об инциденте стыдно… стыдно за то, что такое могло произойти у нас. Но обошлось, могло быть хуже.

Не мог Павел знать, что ошибается и что самое худшее будет впереди. Впрочем, где-то внутри червячок сомнения точил, но это, решил Павел, остаточное явление от того, что на совещании боялся не убедить Валерия Семеновича. А пока червячка заглушил и взялся за нелегкий труд рассказать, как Феликса кто-то подставил. После длинной паузы, когда ребятам нужно было переварить новость, а также отбросить черную мысль, что от них скрывали подставу, значит, не доверяли. Неприятно, но все же это мелочи, главное – произошла весьма загадочная история, эту загадочность уловил Женя и с выражением изумления произнес, как бы рассуждая сам с собой:

– Грубо подброшены улики, грубо… А почему их подбросили так явно? Времени у преступника или преступников было много: целая ночь, трупы обнаружили только к вечеру следующего дня, могли бы и постараться. Как-то вне логики. Можно подумать, будто Феликсу просто подстроили неудачную шутку, думаю, у него найдется немало недругов среди освободившихся криминальных элементов… Только шутка слишком злая, ведь убиты два человека, к тому же его друзья. Не-не, Пал Игоревич, не стоит себя успокаивать выигрышем. Паршивенько выглядит история с уликами.

– А мне интересно, где взял преступник стакан со свежими отпечатками Феликса, – промямлил Вениамин.

– Всем интересно, – буркнул Феликс, – мне тоже.

– А не надо пить где попало и что попало, – не поскупился на шпильку Женя. – И эта Коноплева… Марихуана Горгоновна… не вовремя вернулась, не вовремя к Огневу зашла. Ей обязательно надо раздуть из мухи слона. Замстила она тебе, Фил, замстила, как только повод получила. Пал Игоревич, я боюсь ее.

Марихуаной Ольгу прозвал Феликс, ну и всеми производными из конопли препаратами тоже он ее награждает, нисколько не церемонясь. Не удивительно, что и она, получив ударный повод, решила не просто отплатить ему той же монетой, а сразить наповал. Однако Терехова неожиданно напрягли слова Жени, раз и у Сорина роятся те же мысли, что у Павла, то глупо уговаривать себя успокоиться.

Одно тревожило: нет никаких версий насчет улик, вопрос не стоит – кто? К преступникам следствие приходит постепенно, вопрос другой: что это? Если намек, то на что? Если подстава, то почему непродуманная? В голову не приходило понимание данной ситуации, а предчувствие опасности укоренилось. Сейчас от Павла зависит моральный климат в группе, он отвечает за все и всех. Ребята никогда не слышали его командного голоса, Терехов корректен, а тут вдруг разошелся:

– В общем, слушайте внимательно и считайте мои слова приказом. Нигде никогда не оставлять одноразовые стаканы, не пить там, где эти стаканы предоставляются. Приказываю носить с собой бутылки с водой, но! Никогда и нигде не оставлять даже на полминуты. Из этого графина… – указал Павел на окно, – из него тоже не пить. В кафе не ходить, перебьетесь бутербродами.

– И что, вот так прямо и будем с бутылками ходить? – бросил реплику Сорин, в ответ получил рычание Терехова:

– Да! У всех есть сумки, туда и бросайте свои бутылки, бутерброды делайте дома, все ясно?

– Так точно, – вразнобой ответили Веня и Сорин, который добавил: – А недалеко столовку открыли, я туда заглянул. Чистота, красота, вилки-ножи дают, вкусно, красиво подают – как в ресторане, только без официантов, самообслуживание. Можно мы сегодня напоследок сходим, а потом…

– Нет, – продолжил поражать тиранией Павел. – Вилку твою подберут, а потом мы найдем заколотый ею труп?

– Тогда нас спасет только Настя, – вздохнул Сорин. – Она готовит на уровне ресторанных поваров.