Но, как бы там ни было, виновник был найден — и идеологи взрослой непогрешимости и детской неполноценности, совсем забыв, что дети — это будущие взрослые, совсем не понимая того факта, что дети — это также и бывшие взрослые, и ничуть не задумываясь о том, какими взрослыми станут нынешние дети — перешли от слов к делу, воплощая все мифы о бывшем детстве своих родителей в нынешнем детстве своих детей. В полицейские фургоны грузили дорогостоящее оборудование, которым школьники и не пользовались. Закрылись школьные столовые… под тем предлогом, что школьники всё равно носят с собой обеды из дома, да и деньги давать детям не полагается: они их обязательно будут воровать друг у друга, не зная им цены. Прекратился выпуск школьной формы, и те, у кого её не было, или кто вырос из старой, стали приходить в школу в чём попало. Всё чаще родители «из моральных соображений» стали наряжать детей нищими голодранцами, что вызывало конфликты не только с одноклассниками, но и с учителями, у которых старая детская одежда родителей нынешних учеников почему-то вызывала шок и истерику. Школьники оказывались виноваты… и перед родителями, которых штрафовали за такое «хулиганство» детей. В «воспитательных целях» в школах демонтировалось центральное отопление и строились печи, для которых, в соответствии с классическими канонами мифов о довоенном, военном и послевоенном детстве, школьникам приходилось самим колоть дрова, причём полученные ими при этом травмы мало кого смущали. Потом кто-то из взрослых сообразил: дети сами ничего не зарабатывают, но расплачиваются из родительского кармана — это несправедливо! К тому же они, не имея ничего своего, что-то теряют, у них что-то крадут — это несправедливо вдвойне. Лозунг «детям нужно не лучшее, а необходимое, лучшее у них впереди» — привёл к тому, что у детей отнималось и то немногое, что они имели, но притом никак нельзя было избавиться от того, что действительно было не нужно… На вещевые рынки хлынул поток дёшево распродаваемых детских моделей фотоаппаратов, компьютеров, сложных электронных игрушек, мало кто их покупал, большая часть этих ненужных взрослым предметов отправлялась неизвестно куда (под продолжающуюся газетную полемику перед грядущим урезанием потребностей!), но нельзя было выбросить неудобные старые родительские ботинки и прийти в школу босым — это было уже оскорблением взрослых, демонстрацией абсурдности их требований. В дома врывались полицейские и домогались признания, кому принадлежит тот или иной предмет, хорошо ли спрятаны от детей книги «запретного» содержания, и тому подобное. Удивительно, что при этом всём не возникало массовых детских выступлений протеста, и вся эта истерия никак не отражалась на хулиганских группировках, продолжавших терроризировать порядочных подростков. Чтобы родители не расплачивались за порванную в драках и без того рваную одежду, и за прочие мелкие нарушения закона подростками, сначала неофициально, а затем и официально была введена «расплата самим собой — единственным, чем владеют несовершеннолетние», то есть попросту телесные наказания…
