Четвертый Кеннеди

– Я посижу за дверью, – сказал он. – И буду заглядывать к вам каждые полчаса, если вы не возражаете, мистер президент.

Кеннеди кивнул, и Джефферсон вышел из спальни.

Кеннеди выключил все лампы. Комнату заполнил предрассветный серый сумрак. Он постарался вернуть себе ясность мышления. Враг рассчитывал на то, что горе затуманит ему рассудок, а потому он пытался отгородиться от горя. Смотрел на овальные окна, помня, что изготовлены они из специального стекла. Он видел все, но никто не мог заглянуть внутрь. И, естественно, они могли выдержать пулеметную очередь. Вся территория Белого дома, которую он видел перед собой, все дома, находившиеся на соседних улицах, контролировались агентами Секретной службы. Парк охранялся патрулями с собаками и суперсовременными электронными системами сигнализации. За свою жизнь он не опасался: Кристиан держал слово. А вот уберечь Терезу он никак не мог.

Все закончилось, она умерла. И теперь, после того как спала начальная волна горя, он удивлялся собственному спокойствию. Причина в том, что после смерти матери она настаивала на своей полной самостоятельности. Отказалась разделить его жизнь, потому что придерживалась гораздо более левых взглядов и считала его своим политическим противником. Или он недостаточно сильно любил дочь?

Нет, в этом за ним вины не было. Дочь он любил, и она умерла. Но удар этот не поверг его в нокаут, потому что последние дни он предчувствовал ее смерть. Подсознание посылало предупредительные сигналы.

Убийство папы и угон самолета, на котором летела дочь президента могущественной мировой державы, – два этапа единого плана. И угонщики специально тянули с оглашением своих требований, дожидаясь ареста убийцы в Соединенных Штатах. Чтобы в них фигурировало и освобождение убийцы папы.

Невероятным усилием воли Кеннеди сумел отмести все личное. Попытался выстроить логическую цепочку умозаключений. На поверхности все выглядело просто и понятно: папа и молодая женщина погибли. Факт печальный, но, по большому счету, не столь уж важный. Религиозных лидеров канонизируют, о смерти молодых скорбят. Но за этой простотой скрывалась куда более серьезная проблема. Во всем мире люди проникнутся презрением к Соединенным Штатам и их лидерам. Будут предприняты другие попытки расшатать власть. Предугадать их все невозможно. Если власть не может обеспечить порядка, на нее плюют. Загнанная в угол, терпящая поражения, власть не может защитить общество, которым она управляет. Но как в данном конкретном случае должна повести себя власть?

Дверь приоткрылась, в спальню легла полоса света из коридора. И растворилась в лучах уже поднявшегося солнца. Джефферсон, в чистой рубашке и отутюженном костюме, вкатил столик с завтраком. Изучающе взглянул на Кеннеди, как бы спрашивая, остаться ему или нет, потом выкатил столик из спальни.

Кеннеди почувствовал на щеках слезы и внезапно осознал, что они не от горя, а от бессилия. Потому что горе ему удалось подавить. Так же, как и волны ярости, бушевавшие в крови, в том числе и на своих помощников, на которых он полностью полагался, но которые подвели его. Той самой ярости, которую он не испытывал никогда в жизни и презирал в других. Но он совладал и с яростью.

Подумал о том, как его помощники пытались утешить его. Кристиан, с которым он дружил долгие годы, обнял его, помог лечь на кровать. Оддблад Грей, обычно такой бесстрастный, сжал его за плечи, прошептал: «Это ужасно, просто ужасно». Артур Уикс и Юджин Дэззи повели себя более сдержанно. Прикоснулись к нему, пробормотали что-то невразумительное. Он, во всяком случае, не разобрал ни слова. Но заметил, что Дэззи, как руководитель его аппарата, первым покинул спальню, чтобы сразу приступить к выполнению распоряжений президента. С ним ушел и Артур Уикс. Конечно, помощника по национальной безопасности тоже ждала срочная работа, но, возможно, он опасался услышать от главы государства какой-нибудь дикий приказ, обусловленный не логикой событий, а горем отца, потерявшего единственную дочь.

И перед тем как Джефферсон вновь вкатил в спальню столик с завтраком, Френсис Кеннеди понял, что отныне жизнь его может измениться кардинальным образом, возможна даже потеря контроля над событиями. И он сделал все, чтобы злость не мешала логике.

Он помнил заседания, на которых решались стратегические вопросы. Помнил Иран, помнил Ирак.