Четвертый Кеннеди

– Очень даже меняется. Боль меняет характер. Печаль меняет характер. Любовь и деньги. А время разъедает характер. Позволь рассказать тебе одну историю. В пятьдесят лет у меня была двадцатилетняя любовница. У нее был брат, на десять лет старше. Как и со всеми моими молодыми женщинами, я также играл и роль наставника. Старался во всем им помогать. Ее брат, очень азартный и беззаботный, работал на Уолл-стрит и впоследствии крепко на этом подзалетел. Я никогда ее не ревновал, даже если она появлялась в обществе с молодыми людьми. Когда ей исполнился двадцать один год, ее брат устроил вечеринку и ради шутки пригласил мужчину-стриптизера, чтобы тот выступил перед ней и ее подругами. Секрета из этого никто не делал. Но я всегда осознавал, что внешность у меня никакая, что женщин я привлекаю отнюдь не физическими данными. Поэтому выходка эта меня оскорбила, хотя я понимаю, что не следовало мне так остро на нее реагировать. С женщиной этой мы остались друзьями, она вышла замуж, сделала неплохую карьеру. У меня появились новые молодые любовницы. А через десять лет ее брат поставил не на ту финансовую лошадь, на Уолл-стрит такое не редкость. Причем потерял не только свои деньги, но и те, которые доверили ему другие люди. Получил два года тюрьмы, естественно, потерял работу.

К тому времени мне исполнилось шестьдесят, я по-прежнему поддерживал дружеские отношения и с сестрой, и с братом. Они обратились ко мне за помощью, хотя и не представляли себе моих возможностей. Я мог бы его спасти, но не пошевелил и пальцем. Позволил ему упасть на самое дно. И лишь десять лет спустя понял, почему я ему не помог. Причина крылась в той глупой шутке, когда он показал сестре тело мужчины, который был много моложе меня. И речь шла не о сексуальной ревности. Он бросил вызов моей власти, власти, которой, как мне казалось, я обладал. Потом я часто думал об этом. То был один из поступков, которых я стыжусь. Ни в тридцать, ни в семьдесят я бы себе такого не позволил. А почему в шестьдесят? Характер меняется. Это триумф человека и его трагедия.

Кристиан переключился на коньяк. С исключительным вкусом, очень дорогой. Оракул признавал только все самое лучшее. Кристиану этот коньяк нравился, но сам он никогда его не покупал: рожденный в богатстве, он полагал, что не заслуживает такой роскоши.

– Я знаю тебя всю жизнь, чуть больше сорока пяти лет, и ты не меняешься. На следующей неделе тебе исполнится сто. А ты все тот же великий человек, каким я считал тебя все эти годы.

Оракул покачал головой:

– Ты знал меня только стариком, после шестидесяти лет. Это ничего не значит. Яд к тому времени иссяк, а с ним и источники, обеспечивающие восполнение его запаса. Добродетель в старости – не такая уж заслуга, об этом говорил еще Толстой. – Он вздохнул. – Так как насчет роскошного приема по случаю моего столетия? Твой друг Кеннеди никогда меня не любил, и я знаю, что именно ты проталкивал идею провести церемонию в Розовом саду Белого дома при большом стечении прессы. Так он воспользовался этим кризисом, чтобы указать мне на дверь?

– Нет, он очень тебя ценит, хочет поздравить, как ты того заслуживаешь. Оливер, ты – великий человек, и этого никто у тебя не отнимет. Продержись еще немного. Черт, да что значат несколько месяцев после целых ста лет? – Кристиан помолчал. – Но если ты хочешь, если тебе не нравится Френсис, мы можем забыть о торжествах, прессе, упоминании твоего имени во всех средствах массовой информации. Я готов устроить тебе вечеринку в узком кругу, для самых близких, в твоем же доме, и поставим на этом точку. – Он улыбнулся, показывая Оракулу, что это шутка. Иногда старик воспринимал его слова очень уж буквально.

– Благодарю, но вынужден отказаться, – сухо ответил Оракул. – Я хочу иметь цель в жизни. К примеру, торжественный прием в честь моего дня рождения, устроенный президентом Соединенных Штатов. Но позволь заметить, твой Кеннеди умен и расчетлив. Он знает, что мое имя еще не забыто. Поэтому в данном случае реклама сработает и на его имидж. Твой Френсис Завьер Кеннеди ловкостью рук не уступает своему дяде Джеку.

– Современников у тебя уже не осталось, но многие твои протеже, и мужчины, и женщины, занимают в этой стране самые важные посты и горят нетерпением воздать тебе должное. В том числе и президент. Не забывай, что в Белый дом и он попал не без твоей помощи. Он даже пригласил твоих приятелей из Сократовского клуба, хотя терпеть их не может. Это будет твой лучший день рожденья.

– И последний, – уточнил Оракул. – Я цепляюсь за жизнь кончиками своих гребаных пальцев.

Кристиан рассмеялся. До девяноста лет бранные слова в лексиконе Оракула не значились, и теперь он произносил их, точно маленький ребенок, не понимающий, что говорит.