Четвертый Дюма

Свенсон был у себя в каюте, на мостике держал вахту его помощник Суариш. Стучу в дверь и тут же слышу: «Войдите!». Значит, и ему не спится, и у него свои заботы. Вхожу. «В чем дело, Митроу?» (он окрестил меня Митроу, от Димитров, и так я остался Митроу на все время своей моряцкой жизни). Секунду поколебавшись, я по-моряцки напрямик рубанул: «А в том, — говорю, — что я знаю, какой товар мы везем в трюме, извините, сэр, но…» — «Не называй меня сэр, Митроу, раз от тебя нечего скрывать, давай, — говорит, — поговорим по душам. Садись вот здесь, что будешь пить?» Я сел и попросил стакан рома. Он налил мне и себе, и мы чокнулись. «Ты, — говорит, — еще в кабаке мне показался симпатичным, и я, — говорит, — завтра же назначу тебя первым помощником, потому что нет у меня никакого доверия к этому португальцу Суаришу, я, — говорит, — даже не знаю, как его настоящее имя, может, какой-нибудь испанский шпион…» Я слушаю, а сам все время настороже, пытаюсь понять, насколько он искренен, или просто морочит мне голову. «Продолжайте, — говорю, — сэр!» «Я же сказал тебе, — продолжает Свенсон, — брось ты с этим сэром, только злишь меня!» Свой парень, он и потом таким оказался, швед, одним словом. Отказался я от «сэра», он успокоился и начал мне рассказывать, что оружие везем на Филиппинские острова, где создана революционная организация, борющаяся против испанского ига. Сказал он мне, как она называется, не то Катипунан, не то Катипунар, я так и не запомнил. Командовал ею какой-то Бонифасио, а мы должны были прибыть в условленное место на острове Лусон и там ночью, тайно от испанских военных катеров, передать оружие его людям. Дело, конечно, рискованное, вот почему мы идем этими водами, где только киты попадаются навстречу. И потому наш экипаж сплошь из «китаез» и малайцев, людей почти что бессловесных. И еще он сказал, если я умею держать язык за зубами, то в случае благополучного исхода дела не останусь внакладе, потому что за оружие хорошие деньги платят. И за то, что шкурой рискуем, потому что, если схватят нас испанцы, сам понимаешь, не сладко придется. Слушаю его, слушаю и думаю, значит, сбылась моя моряцкая мечта, на остров идем, только королевой на том острове старая карга Смерть, а она встретит нас не под звон гитары, а с той черной косой, которой косит она матросские буйные головы, да и не только матросские. А если посмотреть на дело с другой стороны, то ведь люди восстали, бунтуют, им без оружия никак нельзя. Будь у наших в том Апреле побольше ружей да пистолетов… «О, кэй, Митроу?» — доносится до меня голос Свенсона. «О, кэй, Свенсон!» Так я и сунул голову в капкан. Пожали мы друг другу руки, выпили еще по стаканчику, потом еще но стаканчику, а потом он мне говорит: «И уйди ты, наконец, из этого кубрика с китайцами. Завтра же перебирайся в каюту Суариша, а к китайцам пошлем португальца. Я бы его за борт столкнул, да ничего не поделаешь, раз взял с собой. О, кэй?» «О, кэй», — отвечаю.

С этого разговора и началась «крупная авантюра на острове Лусон», под таким названием вошла эта операция в историю Филиппин. Благодаря ей Бонифасио поднял в 1896 году восстание против испанцев, и хотя на следующий год его расстреляли, все же он первым провозгласил независимую Филиппинскую республику. Потом, конечно, в Манилу пришли янки, но мы со Свенсоном сделали свое дело. А как нам это удалось и как мы не попали в руки испанцам, это уже другой разговор. Сейчас у меня другая цель. Важно, что все кончилось благополучно и что легкомысленный и любопытный болгарский паренек вышел из этой переделки сухим из воды, да еще с полтыщей долларов в кармане.

Рассказываю об этом не для того, чтобы похвалиться и выпятить свою скромную личность, как это обычно бывает в воспоминаниях и мемуарах, а чтобы хотя бы бегло познакомить читателей с обстановкой, которая в те времена сложилась в Океании. А теперь перехожу к самой существенной части своего повествования, а именно к тому, как случай свел меня с одним из самых замечательных писателей конца XIX — начала нынешнего века. Правда, в наше время он несколько позабыт и вышел из моды, но перед первой мировой его имя почти не сходило со страниц газет и журналов. Он был известен как своими произведениями, которых у него было много, так и скандальными историями, которыми была так богата его краткая, но бурная жизнь.