Четвертый бастион

– Я ни на миг не сомневаюсь, что господин офицер в глаза не видел сокровища, но если он предпримет некоторые розыски, – мучительно потер мясистый лоб мистер Бамбл, будто и впрямь терялся, как бы провести дело с соблюдением всех требований чувства собственного достоинства, как известно, развитого у русских чрезвычайно. – Понимаю, в какое деликатное положение ставлю вас, но посмотрите на бедную Мэри, – трагически вскинул он брови, строя гримасу, чуть не плаксивую. – В этом ее, перевернувшемся с ног на голову, мире это было бы таким утешением разбитого сердца.

Поручик посмотрел. Показалось ему или нет, но трагическая блестка и впрямь сверкнула под черной вуалью на высокой скуле.

Через мгновение лейб-гвардии поручик уже и сам подхватил под руку штабс-капитана Пустынникова на пороге офицерского клуба:

– Идемте.

Севастополь,

внутренняя оборонительная линия

Такую же блестку, но только золотистую в свете масляного фонаря, заметил в тени девического капора и старый капитан-артиллерист на внутренней оборонительной линии на Городской высоте.

– Полноте, барышня. Вернется ваш суженый. Всенепременно вернется, – участливо и даже чуть испуганно произнес он, торопливо отводя фонарь от личика тонкого рисунка, искаженного почти детской гримасой страдания.

Пролетка с неизвестным седоком появилась тут уже более получаса тому. Фигурка, безошибочно определенная седым капитаном как девическая, несмотря на бесформенный контур этакой «самоварной клуши», долго и спотыкливо взбиралась на возвышение, бывшее всего лишь грудой кирпичного лома, и застыла на ней, определенно, не сводя глаз с подъема на IV бастион, бывший, по сути, огромной траншеей, по-прежнему утопающей в грязи. Там спускались и подымались солдаты, шагом шли офицерские лошади и осторожно, почти на руках, вырывали из грязи повозки с ранеными.

Грохот взрыва, а изредка и гул артиллеристского выстрела разметывали в ночном мраке багровые сполохи…

Капитан долго курил, наблюдая фигурку и, наконец, нахлобучив на брови картуз и огладив горстью белые усы, решился потревожить то, что сам ворчливо назвал:

– Тоска собачья…

Дочку князя Мелехова, голубоглазую Машеньку, он признал тотчас – со старым воякой они приятельствовали, так что прыткую девчонку он узнал сразу. Вот только по кому она там, на проклятом бастионе, тоскует? До городских сплетен старый капитан был не охотник. Только и смог, что утешить:

– Обязательно вернется, Машенька.

– Обязательно, дядя Миша…

«Надо же, признала. Даже не обернувшись, по одному только голосу» – и дядя Миша вернулся на свои, считающиеся запасными, позиции.

NOTA BENE

Сдача Севастополя

Прямым подтверждением тому, что никем она не планировалась, а уж в последнюю очередь рядовыми защитниками города, субалтерн-офицерами, – было возведение наряду с передовыми бастионами второй оборонительной линии. Линии обороны, проходившей уже по городу, который не только сдавать не собирались, но, напротив, оборонять до последней возможности, даже когда дело дойдет до уличных боев.

Для этого ближайшего здания к IV и V бастионам приведены в оборонительное состояние; в более прочных постройках помещены карронады для обстреливания улиц и площадей; все выходы из продольных улиц преграждены баррикадами из каменных стен, с амбразурами для орудий малого калибра.

Главным опорным пунктом внутренней линии должна была служить батарея Скарятина (на южной оконечности Городской высоты); с обеих сторон ее устроены были траншеи, через что образовалось довольно обширное открытое укрепление. Оборона этого укрепления возложена была на главный резерв (генерал-майор Баумгартен – 14 батальонов, 8 ор.), причем 4 его батальона назначались для обороны домов и баррикад, остальные же – для встречи штыками неприятеля (в случае штурма) и выбития его из IV бастиона.

Однако С.-Петербург решил по-иному…

Главная квартира французских войск

На двор Илья вышел не столько проветриться от табачной и свечной духоты клуба, сколько сориентироваться на предмет срочной ретирады.

– У нас есть дело, и неотложное, – прорычал Виктор, как будто штабс-капитан был той единственной причиной, которая не давала всему «делу» разрешения.

– Вот именно, – слегка удивился, но больше все-таки обрадовался Илья Ильич: «Кажется, не придется вытаскивать гвардейца из-за карточного стола за шиворот». – Я думаю, неспроста подивиться на нас не пришел никто из штаб-офицеров союзников. Ни Боске, ни Мортанпре, ни полковник Трошю, да и англичан – ни Бергойна, ни Инглэнда, Эйри…

– Черт знает, о чем вы иногда думаете, – рассеянно отозвался Виктор, оглядываясь в багровой полутьме лагеря.

– Я думаю о том, что союзники затевают что-то на сегодняшнюю ночь, – по-прежнему дивясь, почесал пшеничный ус штабс-капитан мизинцем. – И если мы успеем, то, по меньшей мере, можем предотвратить вступительные аккорды этой симфонии.

– Какой еще симфонии?

– Я ж говорил вам в клубе об «иерихонских горнах», – пытливо всмотрелся Илья в лицо поручика, такое бледное, будто с него кровь схлынула от волнения.