Четверть века в Большом. Жизнь. Творчество. Размышления

Февраль, март, апрель мы провели на Волховском фронте. Началась оттепель, и все поплыло. Валенки мои стали каких-то неимоверных размеров. Пришлось долго ждать, пока нам привезли новую обувь, но мы продолжали выступать.

Однажды после концерта мы разместились в двух землянках. Вдруг вбегает постовой и взволнованно командует: "Чтобы в течение трех минут духу вашего здесь не было! Машина ждет!"

Мы быстро собрались, влезли в грузовик, однако Павлик Воловов (позднее солист Большого театра, с которым мы долгие годы пели вместе в различных спектаклях) замешкался. Мы стали его звать. Наконец он появился, мы помогли ему взобраться в кузов, и в эту минуту раздался страшный взрыв. Снаряд угодил прямо в землянку, из которой вышел Воловов, и на этом месте образовалась огромная яма. Ударная волна была такой силы, что некоторые из нас чуть не вылетели из машины. Этот случай потряс нас и на всю жизнь остался в памяти.

В конце апреля я возвратился в Москву, где нас наградили грамотами. Через полгода после фронтовых концертов я снова отправился в Большой театр к Самосуду. Тот говорит:

- Нужно спеть еще раз.

Я удивился:

- Зачем?

- А вдруг вы потеряли голос!

Я чуть не впал в амбицию, но тут же услышал взволнованный шепот моего педагога:

- Да ты что, с ума сошел?

Я вышел, спел какую-то арию, и Самуил Абрамович был удовлетворен:

- Ну, теперь все в порядке, идите и оформляйтесь.

Так 30 апреля 1943 года я стал солистом Большого театра. Но и после этого считал своим долгом держать связь с армией. Мы продолжали обслуживать фронты, выезжали в действующую армию в район Ефремова. И все последующие годы я всегда с удовольствием выступал перед солдатами и офицерами, за что получил немало почетных грамот и благодарностей.

Солисты Большого театра старшего поколения

М

ое поступление в Большой театр совпало со временем его необычайного расцвета. Труппа театра того периода состояла из великолепных певцов, которыми руководили первоклассные дирижеры, режиссеры. Здесь работали и прекрасные художники.

Сначала хочу отметить выдающихся басов, у которых я все время учился, и первым назову Александра Степановича Пирогова.

Я подражал Пирогову, еще выступая на школьных вечерах, и мне было приятно слышать от товарищей, что у меня есть какие-то нотки, похожие на пироговские. Он оставался моим кумиром и в пору обучения в Театрально-музыкальном училище имени А. К. Глазунова. Спектакли с его участием я старался не пропускать, но вскоре понял, что у меня другая индивидуальность: другой голос, темперамент и, к счастью, стал искать свой путь в вокале и в актерском мастерстве.

Александр Степанович Пирогов обладал атлетической фигурой. Высокий, стройный, широкоплечий, он был наделен огромным артистизмом и темпераментом, которые помогли ему стать блестящим оперным певцом-актером. Его мощный голос широкого диапазона был собран, звучен, особенно в верхнем регистре, и это давало возможность Пирогову "лепить" яркие, сильные, незабываемые образы.

Наиболее близки творчеству Александра Степановича были роли трагического плана. Огромное впечатление производили в его исполнении сцена Бориса с Шуйским, эпизод, в котором ему является видение убиенного царевича, и заключительная сцена смерти Бориса.

Одна из лучших его ролей - князь Галицкий в "Князе Игоре" Бородина. Сколько ярких красок использовал здесь артист! Угодливость по отношению к Игорю, панибратство с челядью, дерзость и наглость обращения к Ярославне все это выражалось голосом, мимикой, жестом.

Большое впечатление у меня осталось от исполнения Пироговым роли Ивана Грозного в "Псковитянке" Римского-Корсакова. Здесь его герой был властным, порою деспотичным и вместе с тем очень нежно любящим отцом. Сцену около погибшей дочери он проводил необычайно сильно.

Когда же я впервые увидел Пирогова в роли короля Рене в "Иоланте", то был восхищен и приятно удивлен. С первого появления и на протяжении всего спектакля певец поражал своими мягкими интонациями, певучестью голоса, а его фигура, движения были полны благородства, достоинства и изящества.

В "Русалке" Александр Степанович создавал удивительно правдивый, живой образ крестьянина-мельника с его заботами, мечтами, радостями и горестями. Особенно хорош был Пирогов в сцене сумасшествия. А нота фа первой октавы - кульминация во фразе "Заманишь, а там, пожалуй, удавишь ожерельем",- вызывала взрыв аплодисментов в зале.

В дальнейшем я многие годы наблюдал, как работает Александр Степанович, и скажу, что ни разу не видел его несобранным, поющим вполнакала. У артиста будто была внутренняя пружина, которая заставляла его двигаться по сцене, петь, фразировать с какой-то долей экзальтации в лучшем смысле этого слова. И, когда он появлялся на сцене, все внимание публики было приковано к нему.