Увѣшанная картинами угольная красная комната, предшествовавшая кабинету графа и выходившая четырьмя окнами на Тверскую площадь, въ бойкую пору года полная обыкновенно народа, была теперь, по случаю лѣтняго времени и еще ранняго часа дня, почти пуста. Пріемъ просителей — для чего графъ пріѣхалъ наканунѣ вечеромъ въ городъ изъ своей подмосковной — былъ назначенъ въ двѣнадцать часовъ. Въ красной комнатѣ поэтому въ ту минуту когда вошелъ въ нее Гундуровъ, за которымъ въ нѣкоторомъ разстояніи слѣдовалъ исправникъ Акулинъ, находились только дежурный чиновникъ канцеляріи, длинный и худой молодой человѣкъ, глядѣвшій въ окно съ видомъ смертельной скуки, и такой же дежурный военный чиновникъ особыхъ порученій, лысый майоръ Чесминъ [12], растянувшійся съ ногами на покрытомъ чехломъ, по-лѣтнему, какъ и вся мебель, диванѣ.
Услыхавъ шумъ шаговъ майоръ полуоткрылъ сонные глаза, и спустилъ ноги съ дивана.
— А! Вы зачѣмъ къ намъ? лѣниво вымолвилъ онъ, узнавая нашего героя, съ которымъ встрѣчался въ одномъ знакомомъ имъ обоимъ домѣ въ Москвѣ.
— Вызвали! отвѣтилъ Гундуровъ съ невольнымъ пожатіемъ плечъ. (Онъ ѣхалъ всю ночь, только что успѣлъ обмыться и переодѣться, и лицо его носило видимые слѣды безсонницы и утомленія.)
— Вотъ какъ! зѣвнулъ Чесминъ, указывая ему мѣсто подлѣ себя на диванѣ;- а на что вы ему нужны? (майоръ никогда иначе какъ этикъ мѣстоименіемъ не обозначалъ своего начальника, съ которымъ состоялъ въ самыхъ оригинальныхъ, брюзгливо-нѣжныхъ отношеніяхъ.)
— Это я у васъ хочу спросить, молвилъ хмурясь молодой человѣкъ:- живу я преспокойно у себя въ деревнѣ, пріѣзжаетъ вдругъ ко мнѣ вчера вечеромъ исправникъ…
— Вотъ эта туша, перебилъ его майоръ, кивая на Акулина, подошедшаго въ эту минуту къ длинному чиновнику, стоявшему у окна и затѣявшему съ нимъ шепотомъ какой-то разговоръ.
— Онъ самый.
— Слышалъ! Дочь, говорятъ, красавица и голосъ чудный… Въ любимчики за то попалъ (майоръ мигнулъ теперь по направленію кабинета графа); переводитъ онъ его сюда частнымъ приставомъ въ Городскую часть… все равно что тысячу душъ подарилъ, примолвилъ онъ своимъ хрипящимъ и насмѣшливымъ голосомъ. — И про васъ слышалъ. Вы тамъ съ нашимъ Чижевскимъ у Шастуновыхъ на сценѣ отличались!.. И княжна играла, да?… Божественная особа! прохрипѣлъ опить Чесминъ, вздыхая, и сентиментально закатывая глаза подъ свой нескончаемый лобъ.
Гундуровъ отвернулся чтобы не дать прочесть ему на своемъ лицѣ волненіе вызванное въ немъ упоминаніемъ о княжнѣ.
— Не долго сегодня Ѳедоръ Петровичъ… проговорилъ въ эту минуту длинный чиновникъ, оборачиваясь отъ окна къ щелкнувшей замкомъ двери кабинета.
Дверь распахнулась, и изъ нея вышелъ довольно высокаго роста мущина съ крестомъ на шеѣ и чрезвычайно привѣтливымъ и открытымъ лицомъ, управляющій графскою канцеляріей. Онъ передалъ вынесенную имъ кипу только что доложенныхъ бумагъ поспѣшившему къ нему за ними чиновнику, и быстрыми шагами подошелъ къ окну, у котораго въ почтительной позѣ, переминаясь на толстыхъ ногахъ, стоялъ Елпидифоръ Павловичъ Акулинъ.
— Господинъ исправникъ*** уѣзда? съ учтивою улыбкой проговорилъ онъ.
— Точно такъ, ваше — ство!
— Графъ васъ просятъ!
Исправникъ, прижавъ шпагу въ колѣнкѣ, и вздрагивая всѣмъ своимъ грузнымъ тѣломъ, понесся на кончикахъ ногъ по направленію кабинета.
— Что онъ сегодня надолго пріѣхалъ, Ѳедоръ Петровичъ? спросилъ съ мѣста Чесминъ.
— Въ два часа, покончивъ съ просителями, уѣзжаетъ обратно въ Покровское, отвѣтилъ, подходя къ нему, правитель канцеляріи, повелъ, слегка поклонившись, на сидѣвшаго рядомъ Гундурова бѣглымъ и какъ бы сочувственнымъ взглядомъ, подалъ майору руку, и вышелъ обычнымъ ему, торопливымъ шагомъ.
— Такъ зачѣмъ же онъ васъ, думаете, вызвалъ? захрипѣлъ опять Чесминъ, оставшись вдвоемъ съ Гундуровымъ.
— Говорю вамъ, не знаю…
— И я не знаю, а догадываюсь.
— Скажите пожалуста, если такъ!
— Онъ вѣдь былъ у Шастуновыхъ, когда вы тамъ съ Чижевскимъ лицедѣйствовали?
— Былъ.
— Видѣлъ васъ на сценѣ?
— Да.
— Ну вотъ! У него тоже театръ въ его Покровскомъ. Прослышали его барыни про новый талантѣ — мало у нихъ своихъ-то всякихъ ломакъ! промычалъ Чесминъ, — и загорѣлось видно, подавай молъ намъ его, да и только!.. А онъ у насъ все что хотятъ онѣ, то и…
Онъ не успѣлъ договорятъ, какъ изъ кабинета бочкомъ выползъ пространный Акулинъ съ сіяющимъ отъ удовольствія лицомъ, скользнулъ черезъ всю комнату съ гвардейскою ловкостью, и какъ бы робѣя и смущаясь, между тѣмъ какъ на губахъ его играла самая плутоватая улыбка, подошелъ къ Чесмнну.
— Извините меня, началъ онъ, — если такъ… не имѣя чести быть вамъ знакомымъ… но его сіятельство приказали мнѣ звать… а кого именно — я не понялъ…
— Господина Гундурова? указалъ майоръ на молодаго человѣка, — такъ вы вѣдь его знаете!
— Нѣтъ-съ, Сергѣй Михайловичъ не подходитъ къ тому слову, промямлилъ Елвидифоръ.
— Къ какому слову? Какъ онъ вамъ сказалъ?
— А они сказали: «Пошли ко мнѣ плешандаса!» объяснилъ исправишь, стыдливо опуская глаза и закусывая въ то же время губу чтобы не расхохотаться.