Честь Шарпа

Солдаты засмеялись, слыша его слова. Барретт предложил ему воды, которую Шарп принял с благодарностью. Горящие пучки соломы, летевшие с крыши, угрожали пожарами. Шарп приказал найти грабли и заставить военнопленных сбрасывать горящую солому. Потом он пошел осматривать деревню, которую он захватил.

***

Маршалу Журдену оставалось только бояться и ждать. В донесении из Гамарра Майор говорилось, что британцы взяли деревню, но пока не могли пересечь реку. Он послал вестового с приказом удерживать мост любой ценой. Он чувствовал отчаяние из-за того, что его перехитрили, что он неправильно просчитал, как поведет себя синеглазый генерал с ястребиным носом, который выступал против него.

Журден видел Веллингтона: один раз он смог разглядеть его через рваную брешь в дымовой завесе и некоторое время наблюдал за своим противником, спокойно равняющим шеренгу британского батальона. Генерал не должен заниматься такими мелочами, подумал тогда Журден, и теперь был расстроен тем, что именно этот батальон отбросил французов с южного фланга холма Аринез.

Большие пушки маршала Журдена были обойдены с фланга, его побежденная пехота отброшена назад ко второй линии. Если эта новая линия и войска за рекой напротив Гамарра Майор удержатся, то не все еще потеряно. В конечном счете победа может быть на его стороне, но у него было неприятное чувство, что он постепенно теряет возможность контролировать ситуацию. Он требовал донесений, он хотел знать, где войска генерала Газана, но никто не мог сказать ему. Он посылал адъютантов сквозь дым, и они не возвращались или, если возвращались, не могли ничего сообщить, и у Журдена было ужасное ощущение, что его вторая линия недостаточно прочна и что то, что от нее осталось, истребляется артиллерией противника.

Истребляется — потому что Веллингтон сделал то, на что Веллингтона считали не способным. Он позаимствовал идею у французского императора и сконцентрировал свою артиллерию, и теперь британские, португальские и испанские пушки били с холма Аринез, били и били, не давая войскам двигаться, прорубая широкие кровавые борозды в ждущей приказа французской пехоте.

Король Жозеф на взмыленном коне подъехал к Журдену.

— Жан-Баптист!

Журден нахмурился. Он ненавидел, когда его называли по имени, ненавидел дружелюбие, которое, понимал он, используется, чтобы скрыть страх.

— Сир?

— Мы не должны атаковать?

«Христос и окровавленное распятие!» — чуть не зарычал Журден на своего монарха, но проглотил богохульство. Он заставил себя казаться спокойным, зная, что взгляды его штаба обращены на него.

— Мы позволим нашим пушкам немного ослабить его, сир.

Иисус рыдающий! Атаковать? Журден поскакал прочь от короля, отметив попутно, что королевская карета готова к бегству — кучер на козлах, форейторы сидят верхом. Правда была в том, что теперь Веллингтон дирижировал музыкой сражения, проклятый Веллингтон, и Журден молился, чтобы его люди продержались достаточно долго, чтобы он мог придумать ответный ход. Войска! Он нуждается в новых войсках.

— Моро! Моро! — позвал он адъютанта. Где-нибудь должны быть резервы! Должны быть!

Полдень наступил, а артиллерийская дуэль все продолжалась на равнине. Журден требовал новых войск, но знал, что его противник позади дымовой завесы перестраивается для новой атаки. Он требовал донесений, все новых донесений, хотел, чтобы штабные офицеры сообщили что-нибудь ободряющее, но они не могли сделать этого. Паника уже начала охватывать французскую сторону, в то время как позади своих пушек британцы готовили новую атаку. Пехота выстроена в шеренги, мушкеты заряжены — армия, готовая одержать победу.

***

С городской стены наблюдали дамы. Они хмурились, когда телеги везли мимо окровавленных раненных, но они верили щедрым заверениям кавалерийских офицеров, которые приносили им новости. Журден, утверждали офицеры, просто оттягивает назад линию обороны, чтобы дать пушкам больше места. Не стоит волноваться по этому поводу, не стоит. Одна женщина спросила, что происходит на севере, и офицер заверил ее, что просто небольшие силы противника подошли к в реке и французские пушки преподали им урок. Офицеры ловили цветы, брошенные им женщинами, галантно украшали им свои шлемы с яркими перьями и скакали прочь сквозь предместья Витории, заставляя трепетать женские сердца.

Капитан Сомье знал, что маршалы Франции не отводят войска, чтобы дать место пушка.

— Вы упаковали вещи, миледи? — спросил он негромко.

— Упаковала?

— На случай, если нам придется отступить.

Маркиза уставилась на уродливого человека.

— Вы серьезно?

— Да, миледи.

Она поняла, что это — поражение. Если бы Шарп все еще был жив, она подумала бы о том, чтобы остаться в Витории в уверенности, что Шарп посмеет сделать то, что не осмелился генерал Вериньи: отнять ее фургоны у инквизитора. Но Шарп был мертв, и она не осмеливалась остаться. Она утешала себя тем, что в ее карете, в разумно устроенном тайнике под сиденьем кучера спрятаны драгоценности — достаточно, чтобы спасти ее от крайней бедности во Франции. Она пожала плечами.

— Еще есть время, надеюсь?