Честь имею

Усевшись за стол и взяв бумагу и свинцовый карандаш, принялся набрасывать элементы женского нижнего белья – трусики и бюстгальтер. Ильми постоянно интересовалась, что это и зачем, и, когда я объяснял, отчаянно краснела. Справившись с эскизами, я приказал Стену найти и привести ко мне старшую белошвейку. Когда ее доставили, показал ей рисунок и стал объяснять, что это и зачем.

Старшая белошвейка была женщиной в возрасте, и, видно, большого опыта, поэтому довольно быстро все поняла и с интересом смотрела больше на меня, чем на рисунок. В глазах ее застыл вопрос: «И где это вы, ваша светлость, умудрились все это узнать, с такими подробностями, да еще в ваши годы!» Но вслух она, конечно, ничего не сказала, и, когда вопросы у нее и Ильми закончились, она, забрав рисунки, удалилась, попросив маркизу зайти к ним, чтобы снять с нее мерки. Ильми тоже не спускала с меня глаз и рассматривала с каким-то интересом, и это ведь так она смотрела на меня целый день. Я даже начал испытывать неловкость от ее любопытного взгляда.

– Ильми, ты почему так смотришь на меня, – спросил я, – словно пытаешься что-то отыскать во мне?

– Алекс, да будет с тобой удача предков, – сказала она ритуальную фразу кентийцев. – Чем больше я тебя узнаю, тем больше удивляюсь, откуда ты все это знаешь, где тебя учили и почему в некоторых вещах ты словно ребенок, а иногда мудрее древнего старца. И все эти твои знания… Ведь нигде и ни у кого нет ничего подобного! Ты рассказываешь Сенару, что собой представляет тот или иной камень, а он ведь полжизни посвятил поиску руды и ее составляющих. Ты учишь каменщиков, как надо сложить печь, а ведь они тоже много чего сложили на своем веку. А твои рассказы, которые никто не слышал раньше, а… – Ильми замялась, но потом все-таки решилась и выпалила: – А твои любовные ласки, когда кажется, что душа летит в небо, а тело испытывает такое блаженство, которое нельзя передать словами! Кто ты, Алекс?

Я даже растерялся, с таким напором был произнесен монолог.

– Ильми, ну что ты выдумываешь, я такой же, как и все, просто, зная, что мне придется уйти от семьи навсегда, я много читал, и особенно свитки, написанные до Большой войны. Там есть много чего интересного и забытого. А еще я много думал и понимал, что только одним владением меча многого в жизни не добьешься. И зная все это, начал разрабатывать план, как мне жить и что делать на чужбине.

И я, улыбнувшись, развел руками. Ильми вздохнула и прижалась ко мне, одновременно чмокнув меня где-то в районе уха.

На следующий день мы с Лартом испытывали карету, вернее, рессоры к ней. Первый блин вышел не комом, а вполне даже прилично. Рессоры гасили толчки и тряску, и поездка стала довольно комфортной. Ну что же, очень хорошо. Вызвал Литона и озадачил его и Ларта новым заданием – перетянуть в карете сиденья новым материалом, при этом добавив конского волоса, все деревянные части отполировать и покрыть лаком, в дверях расширить окошки, сделать их более продолговатыми и не ставить на проемы дверцы. В дальнейшем я надеялся вставить в них стекло.

После обеда производил смотр вновь принятых претендентов на работы в замке – молодых девушек пятнадцати-шестнадцати лет и таких же парней. Помимо них были еще три кузнеца с учениками из ближайших деревень, пару плотников, два гончара и несколько землекопов, в общей сложности человек пятьдесят. Дал задание Ульху разместить их всех.

Девушек поселил отдельно и приставил к ним взрослую женщину, строжайше наказав пресекать любые попытки проникновения на территорию их проживания лиц противоположного пола. Если уж девушка и парень полюбили друг друга, то следует вызывать их родителей, и пусть они решают, как быть дальше.

Сам, приняв от Ульха список работников, принялся распределять всех нанятых по местам. Ребят в учебу к дружинникам, кузнецов с учениками в помощь Мирко и Шорто, плотников к Литону. Распределил всех, кроме гончаров – эти пока будут каменщикам помогать.

А вечером, смущаясь и краснея, Ильми демонстрировала нижнее белье, сшитое по моим рисункам. А что, очень даже красиво, нежно-голубой шелк и оторочка из белых кружев отлично смотрелись на ее теле. Я долго не выдержал и схватил ее, намереваясь отнести на кровать, но Ильми уперлась – нет и все, ей, мол, еще к принцессе и баронессе зайти надо.

– Я к тебе позже загляну, – хитро улыбаясь, сказала она. – Правда, ты ранен, и можно ли тебе этим заниматься, не знаю.

И выскользнула за двери.

Утром, поцеловав Ильми и погрузив в повозку пилораму, Мирко и Ивара, я отправился к месту ее установки. Неоседланный Ветерок бежал сзади, привязанный к повозке – раны на мне пусть и быстро заживали, но верхом я еще ездить не мог, а карета была разобрана и переделывалась, поэтому пришлось трястись в телеге, положив в нее побольше свежескошенной травы. Трястись было недалеко, минут через двадцать мы были на месте.